— Пятьдесят будет через месяц.
— Всего? — искренне поразилась девушка.
Отец Павел засмеялся.
— А ты думала, что все семьдесят? Или больше? Это я за последние три года так сдал. И поседел, и погрузнел, и сила уже не та. Здорово меня та история подкосила, ну, что тебе рассказывать, сама знаешь… Веришь, чуть до смертного греха не дошел, руки на себя наложить хотел. Бог отвел.
— Батюшка, а ведь я так и не знаю, из-за чего вас тогда… И Маша ничего объяснить не смогла… — Ольга вдруг смутилась, поняв, что чисто профессионально, не задумываясь, влезла на запретную территорию. — Извините, я понимаю, что вам… простите меня.
— Да не тушуйся, — ласково утешил священник. — Я и сам до сих пор не знаю, за что. Епископ-то со мной даже не поговорил. С Указом в отделе кадров ознакомили. Сана лишили, служить запретили, за штат вывели. Два года я справедливости искал. Все надеялся, что ошибка, что позовут, разберутся.
— И что? Никто и ничего?
— Так все мои прошения Патриарху, все обращения мирян — все обратно к епископу и возвращалось… Хорошо, что на третий год мытарств этот приход дали. Вроде как в ссылку отправили.
— Слушайте, так у вас в церкви бюрократия почище государственной?
— Ну, ты структуру КПСС, конечно, не помнишь, не застала, но представление имеешь, так?
— Конечно, — согласилась Ольга, тут же вспомнив свою нынешнюю историю, которая полностью укладывалась в привычные для великого Советского Союза схемы.
— Так вот, если бюрократию КПСС возвести в квадрат, получится наша церковная система. Полностью закрытая, даже нам, служителям, малопонятная, жесткая и жестокая.
— И как же вы после всего того, что с вами учинили, можете этой церкви служить?
— А с чего ты, дитя мое, взяла, что я церкви служу?
— Как… — Ольга оторопела. — А кому же еще?
— Богу, — улыбнулся священник.
— Богу? — Славина потерянно замолчала. — Разве это не одно и то же?
— По молодости я размышлял именно так.
— А потом?
— Потом стал задумываться. Чем больше вникал в Библию, тем яснее понимал, что Христос учил совсем не тому, чему учит церковь…
— Как? — Ольга развернулась на сиденье, пожирая глазами близкий профиль, четко, как в зеркале, вырисовывающийся на фоне темного бокового стекла.
— Человек — частичка Бога, поэтому он просто не может быть мал, ничтожен и жалок. Он создан не для страданий, как учит церковь, а для любви!
— Но как же «Бог терпел и нам велел»? Или расхожее — «раб Божий»?
— Это — парадигмы церкви, но не Бога, дитя мое, в том-то и дело… Неужели ты думаешь, что религии, все, сколько есть, необходимы Богу? Для чего? Для удовлетворения тщеславия? Для того, чтобы потешить самолюбие? Это ему-то, Творцу всего сущего? Он же не президент и не премьер-министр. Наши слабости ему неведомы, хотя и знакомы.
— Ну… понятно, что религия — это способ управления людьми. Особенно когда она основана на страхе. Иногда и армии оказывались бессильны, а религия помогала держать народ в повиновении. С другой стороны, ведь именно религия довольно долго была своеобразным способом просвещения масс. Однобоким, конечно, догматическим, но…
— Было — да. Вера возвышала сознание, ведь людям очень не хватало знаний о мире. Но не глупо ли полагать, что Господь дал нам единственное знание две тысячи лет назад и на этом успокоился? И вот парадокс: чем активнее развивалось человечество, тем жестче и нетерпимее становилась церковь. И тем больше появлялось религий. И ни одна из них не приближала человека к Богу. Наоборот. Ад, геенна огненная, дьявол, черти с раскаленными сковородками… Да много чего изобрели, чтобы вселить в человека страх и тем самым отдалить его от Бога.
— Вы хотите сказать, чем дальше человек от Бога, тем легче им управлять?
— Именно.
— То есть Бог создал человека по своему образу и подобию, более того, из своей плоти, вложив в него частичку своей души. И, значит, человек, осознавший это, сам может стать равным Богу? — В Ольгином вопросе проскользнула нескрываемая издевка. Беседы с кошкой помнились еще очень явно!
— Стать равным Богу здесь, на Земле, вряд ли, но стремиться — обязан! — спокойно ответил Павел. — Собственно, учение Иисуса к этому и сводится: каждый человек — сын Бога. То есть — кровный родственник. Потому все люди — братья. В физическом смысле, заметь, дитя мое, а не только в духовном! И Иисус никогда не называл себя единственным сыном Бога. Никогда!
— Ну, да, — подумав, согласилась Ольга, — все мы — дети Божьи. Только я всегда думала, что это — обычная идиома.
— Потому и идиома, что — верна. Ну, представь, если Бог совершенен, а в этом, надеюсь, сомнений нет, могло ли такое произойти, что один его сын со всех сторон удался, а остальные, да хоть мы с тобой, убоги и ничтожны?
— Может, церковь потому так говорит, что нас, обычных, много, а Христос — Спаситель? И он — один?
Девушка отчаянно цеплялась за привычные, затертые постулаты. Не то чтобы она их разделяла, нет, пожалуй, и размышлять-то об этом всерьез ей не приходилось, но слова странного спутника выворачивали ее сознание наизнанку, обнажая и недостаточную осведомленность, и весьма поверхностное знакомство с Библией, хоть Славина и читала ее не раз. Но главным было даже не собственное, столь явно проявившееся невежество. Спокойный дорожный разговор, — о чем могут беседовать два полузнакомых человека, если один из них священник, — вдруг приобрел невероятную важность. Он сам собой продолжил тот странный диалог, что девушка вела последние дни. То ли с кошкой, то ли сама с собой. Неожиданно и ясно Ольга осознала, что именно сейчас она сможет, наконец, понять причину всех происходящих с нею событий: мук, страданий, несчастий и потерь. И поняв это — перепугалась. До холодного гула в голове. До жаркой дрожи в щиколотках.
— Ты о свитках Мертвого моря слышала? — Павел не отрывал глаз от дороги.
— Более-менее, — пожала плечами девушка. — Их же не расшифровали еще толком. Много версий, много споров. — Ольга мучительно вытаскивала из темных закоулков памяти нужную информацию.
Свитки Мертвого моря… Так назвали потрясающую находку, которую обнаружили, кажется, в Кумране, в пещерах Иудейской пустыни. Около девятисот, вроде бы, свитков из кожи животных, на которых неведомые летописцы оставили записи о жизни общины. Причем, если Ольга правильно помнила, записи охватывали какой-то громадный период — от сто пятидесятого года до нашей эры до семидесятого года нашей эры. Обнаружили их более полувека назад, а доступны они стали только в последние годы. Несколько ученых параллельно — и это тоже поразило ее невероятно — пришли к ошеломительному выводу. Якобы некоторые свитки написаны человеком, прошедшим тот же земной путь, что и Иисус.
— Насколько помню, речь идет о человеке, который повторил подвиг Христа?
