— «Как, как!» Лишат тебя зрения — еще не туда занесет, — огрызнулась Милена негромко.
В ответ на дерзость Троун уколола световой вспышкой. Милена, согнувшись от боли, уронила лицо в ладони, но с места не двинулась. Продавщица фруктов отвечала трагической арией Квазимодо из «Нотр-Дама»:
Могу продать лишь, извините, килограмм,
Одну папайю, извините, не продам!
Пение звучало повсюду. Что неудивительно: петь легко — не сложнее, чем разговаривать, — а главное, приятно.
— Ах, сколько стоит? — спросила какая-то женщина на мотив арии «Povera Donna» из «Фальстафа». Благодаря музыке вопрос звучал подчеркнуто трагично, словно вся жизнь этой женщины была трагедией. Впрочем, судя по внешнему виду покупательницы, так оно и было.
— Пять франков, шесть иен, — прозвучала другая мелодия из «Фальстафа», на этот раз — «Alle due al la tre». Бодрая мажорная музыка вполне подходила солистке — веселой молоденькой девушке.
Песни заполняли все вокруг — дрейфовали из распахнутых окон домов; стекали с крыш, где, развалившись, фотосинтезировала самая разная публика; клубились над торговками колбасой. Из бара около лавки мясника доносилось ритмичное кваканье:
Хоп, хей хоп! Хоп, хей хоп! Пьем мы с ночи до утра-а!
Пьем с утра до вечера-а-а!
«Что ж, ладно», — послышалось в ушах.
Милена отняла от лица ладони. Перед глазами все еще стояла дымка, но хоть видно было, куда идти. А заодно и то, в каком примерно месте искать торговку игрушками. А если ее сейчас нет на месте, что тогда? Идти в Зверинец? Уползти на Кладбище и там схорониться? Думать из-за шума было сложно, да и некогда.
«Песня вращает землю» — этот девиз здесь можно было истолковать буквально. Слышались прежде забытые фразы уличных зазывал: «А вот вишни, свежия-я-я!» Покупательницам посимпатичней адресовались чувственные серенады на манер «Love Me Tender»: «Я такой красе, как ты, в полцены продам».
По карнизу одного из обветшалых зданий шустрыми обезьянками носилась ребятня. Свесившись с балкона, сорванцов пыталась приструнить соседка.
— Куда, сорвешься! Куда, сорвешься! — выкрикивала она, при этом ее слова трудно было воспринимать всерьез из-за мелодии в стиле диско и ритмичного подергиванья бедер певицы.
Песня взмывала и реяла над улицей, под стать нестройному хору поминального Братства, — получалось что-то вроде панихиды по веселому прошлому. Хотя были здесь и моменты сравнительного затишья, которые, как правило, сменялись синхронным взрывом голосов, подхватывающих в унисон что-нибудь из всеми любимого — например «We are the Champions».
Новые вирусы торжествовали. Вся улица ревела хором, после чего оглашалась раскатами хохота.
А Милена, растерянная, всклокоченная, брела, подслеповато таращась на нескончаемую череду прилавков. Вот кто-то торгует кистями и красками, а вот резинщик со своей не успевшей остыть продукцией. Вот птичник с клетками…
— У вас есть друзья, что не видят себя? — послышалось на изрядном отдалении.
«Э, ты же в другую сторону прешь! А ну поворачивай обратно!» — скомандовала Троун ей на ухо.
— Чего? Не слышу, — соврала Милена.
Голос в ухе взвился до болевого порога.
— Ой, а сейчас громко! — крикнула Милена.
Она проталкивалась, как сквозь густой клей, — через шум, толчею, несносные блики света, сквозь навязчивый голос в ухе — голос уже запаниковавшей Троун, заподозрившей, что Милена что-то затеяла.
И вот она ее увидела — разбитного вида толстуху, торговку с пурпурными щеками.
Тут свет в глазах у Милены померк.
Тем не менее она на ощупь пробиралась вперед, хватаясь руками за чужие плечи и талии.
— Я слепая! Проведите меня туда, где игрушки! — заклинала она.
В этот момент, как ни странно, вся улица подхватила мотив «Symphonie Fantastique» Берлиоза, полушутливую молитву о ниспослании дождя:
О боже, дай, дай нам дождь!
Какой-то мужчина, напевая вместе со всеми, взял Милену под руку и повел.
«Сука! Падла! Тварь!» — верещала в ушах Троун так громко, что заглушала все остальное. Милена на всякий случай снова зажала себе глаза. Слепота сменилась жжением по всей поверхности рук: Троун обжигала ей кожу светом.
Милена нащупала край прилавка.
— Я здесь? Я уже на месте? — прокричала она.
— Да! — с трудом расслышала Милена сквозь вой.
— Уж вы меня простите. Я больная, — обратилась она к торговке, которую не могла ни видеть, ни даже слышать. — Мне нужны ваши линзы. Контактные, зеркальные.
Огонь жег кожу. Милена пронзительно вскрикнула; ее крик фактически утонул в общем гомоне.
— Чего? Чего тебе, милая? — донесся голос торговки.
— Свет жжет! — провыла Милена. — Линзы срочно надо!
Чтобы как-то спастись от жжения, она сунула руки себе под мышки.
Схватив мясистыми пальцами Милену за руку, торговка повела ее под навес. При этом Милена споткнулась бы и упала, если б продавщица игрушек не подхватила ее. Между тем на пальцах у Милены вздулись волдыри; два-три из них успели лопнуть, замочив рубашку. Торговка вывела ее на Лик-стрит.
Здесь было сумрачно и прохладно. Сам собой вернулся слух.
— Вставьте их, пожалуйста. Я не умею, — жалобно призналась Милена.
Женщина сердобольно склонилась над ней и запела что-то утешительное, вроде колыбельной:
Линзочки вставим тебе,
Деточка, ты не в себе…
«Точно, колыбельная». Не переставая петь, торговка аккуратно повернула Милену лицом в сторону от света.
Троун пыталась изобразить на пальцах у женщины червяков, но освещение здесь было слабое, и голограмма толком не удавалась.
Вот так: сначала одну, затем другую. Глаза инстинктивно заслезились, пытаясь исторгнуть инородное тело. «Ничего, привыкну, — сказала себе Милена. — А иначе никак». Она повернулась и посмотрела в конец Лик-стрит. Троун тем временем тщетно пыталась сфокусировать свет, отчего на линзах образовался голубоватый венчик. Милена помотала головой. На повторную фокусировку у Троун ушло несколько секунд. Пойдет.
Игрушечница сейчас рассматривала пальцы Милены в волдырях.
— Ах эти ручки… — Начав было тему из «Богемы», она попробовала перейти на обычную речь. — Ч-че, ч-че… Ч-чертовы вирусы! И какая н-напасть нас дальше ждет?
Милена ответила, что не знает. Расплатившись за линзы, она поблагодарила торговку и снова вышла на свет, в песенный рев. Время от времени она поводила головой, чтобы освоиться. Купила себе перчатки и затычки для ушей.
— Чтоб ты сдохла… — успела сказать в ушах Троун, прежде чем затычки встали на место.
