В комнате стояла Троун. Цветастая накидка не могла скрыть резких изменений в ее лице. Ввалившиеся глаза, скривившийся рот. Она силилась выдавить улыбку, но натянутые жилы на шее словно тянули губы книзу. Колтуном свалялись неделями не чесанные лохмы, торчащие в стороны или лезущие в глаза. Вот оно, ее истинное обличие. Тоже, видимо, несладко приходится — все это вытворять. Милена лишилась дара речи.
— Ничего, если я тут чуточку посижу, посмотрю? — попросилась Троун. — Думала, заскочу на минутку, гляну, как они там. Вы, наверно, уже все почти закончили. Давно ведь уже работаете. Месяца два, а то и больше?
Милена молчала. Молчали все.
— Ну давай, — пожал наконец плечами Толл Баррет. — Посмотри. Заодно, может, что подскажешь.
Опять гора, путь из леса, рысь, лев, величественная музыка Ролфы — все настолько опостылевшее от бесконечных неудачных прогонов, что уже и не в радость. О, а вот и она: нелепая световая раскраска у льва вокруг лап. И звезды наверху какие-то смазанные.
— Ты не на композицию смотри, — обратилась Милена к Толлу. — Ты на нее смотри, на Троун. Смотри, не отрывайся.
Толл обернулся. Милена скрытно тянулась в корзинку за фляжкой.
— М-м-м, — протянула Троун слегка разочарованно и вместе с тем участливо, — что-то малость не так. Надо будет как-нибудь к вам подойти, подретушировать.
Она сидела, печально округлив глаза.
— Смотри, смотри на нее, Толл, — как завороженная шептала Милена, дрожащей рукой наливая в стаканчик воду.
«Сейчас плесну в голограмму водой, она исказится, и сразу все раскроется. Воду жалко: такой дефицит».
Прихлебывая из стаканчика, Милена не сводила взгляд с Троун. Вот оно, ее изнуренное лицо с колтуном волос. Каждый волосок различим — вон как вся растрепалась, — и морщинки у рта не плавают, а будто впечатаны в кожу.
«А если это не голограмма? Что, если это действительно сама Троун? Сейчас плесну в нее, капли покатятся по морде, и все подумают, что я действительно рехнулась».
Милена буквально зондировала Троун взглядом в поисках малейшего изъяна, какого-нибудь неброского светового дефекта. Нет, картина безукоризненная. Даже вмятина есть на кресле.
«Она реальная, — решила Милена. — Она на самом деле здесь. Кто же тогда за нее сейчас создает голограммы? И создает ли вообще?
А может, дело просто во мне? Может, я действительно тронулась?»
Руки у Милены вдруг словно окаменели — настолько, что она не могла ими пошевелить.
«Видимо, разум обратился против меня. И, как видно, именно он выдает эти жуткие образы. Если оно так, то первый шаг к выздоровлению — все это признать. Признать, что разум меня покинул».
— Все эти изъяны добавлены искусственно, — раздался голос, заставивший всех вздрогнуть. — Это намеренная порча, саботаж.
Милена обернулась. Там, в дверях, стоял Эл. Нюхач Эл.
— Что ты здесь делаешь? — негодующе вскинулась Сцилла. Она хорошо помнила ту давнюю историю, которую не могла ему простить. — Здесь репетиция, запись! А ну вон отсюда, фискал! Скользи, Нюхач паскудный!
— Да, я Нюхач, — невозмутимо сказал Эл. — И читаю мысли. Преображение — это мысль, так что я считываю и ее. А потому утверждаю: все эти огрехи наложены искусственно. И так же, читая мысли, я знаю, кто именно их делает: Троун Маккартни.
Все замерли. Троун тоже сидела неподвижно, с затаенной улыбкой.
— Она преследует Милену, насылает на нее всякий морок в виде голограмм, причем на редкость гадких. Все это она пытается проецировать Милене непосредственно на сетчатку. С тем чтобы та света белого не видела. Потому Милена вынуждена носить зеркала, или как вы их там называете.
— Что?! — вскрикнула Сцилла. — Милена, это правда?
Та лишь безмолвно кивнула.
— Если она действительно все это делает, как же она одновременно умудряется здесь сидеть? — недоуменно спросил Толл Баррет.
— Где, здесь? — переспросил Нюхач. — Здесь никого нет. Это просто образ, зеркальный образ. Она смотрится в зеркало и посылает образ сюда к нам.
— А кто из вас на такое способен? — воскликнула Троун, вставая и проворачиваясь на месте. Вышло так гладко, что появились даже вмятины от ног на ковре — совершенно достоверные, с углублениями, без всякой световой подкладки.
— Ну что, кто может сделать голограмму круче? — повторила она с вызовом и тут расплакалась. Все застыли на месте и смотрели на нее, распахнув глаза: Сцилла, звуковик, Толл с Питерполом.
— Ну почему, почему вы все меня отвергаете? — кричала она. — Почему все меня всегда отвергают?
Милена внезапно окрепшей рукой начала поднимать вверх свой стаканчик.
— Вы даже не представляете, что я могла бы сделать для «Комедии»! — заклинала Троун. — Я бы вам таких ангелов понаделала, такие небеса, что вообще не отличишь! И музыку обалденную, и землю!
— А заодно и ад, в который бы нас всех упекла, — сказала Милена и плеснула водой.
Троун на мгновение преломилась, рассеялась. Части лица разлетелась брызгами по воздуху.
— Бож-же мой, — выдохнул Толл Баррет.
У Милены по лицу текли слезы.
— Вот тебе мои кошмары! — Она как будто выплескивала не воду, а горькую, полную ненависти желчь. С каждым новым плеском часть Троун размазывалась по стенке и стекала каплями вниз. — Вот — когда я хочу спать, а ты насылаешь галлюцинации!
И еще и еще, хлестко как бичом.
— Она жжет мне глаза голограммами! Разбрасывает внутренности по полу! Лезет в нос, в уши!
Троун стояла перед ней и пускала слезы, скрестив руки с благочестивым видом великомученицы.
Толл бережно обнял Милену, которая содрогалась от рыданий. Стаканчик выпал у нее из рук, оставив мокрый след на толстых байковых штанах.
— Слава, слава богу, — твердила она, сглатывая слезы и облегченно вдыхая воздух свободными от тампонов ноздрями. «Всё, теперь все видели. Теперь все всё знают». И она не безумная, нет. Сцилла ласково гладила ей волосы. Троун, помаячив еще какое-то время, беззвучно сгинула.
Сцилла осталась с Миленой, а Толл с Питерполом поспешили к Мильтону и все ему рассказали. Что было потом, Милена точно не знала. К Троун в комнату нагрянули с обыском и изъяли все оборудование. Правда, саму Троун не застали — она успела скрыться, прихватив с собой портативный Преобразователь. Путь в Зверинец ей отныне был заказан; при поимке ее немедленно надлежало пропустить через Считывание и зачистить до основания.
В наступившей суматохе Нюхач успел ускользнуть и, видимо, принял новое обличие.
А Сциллу с Миленой от веселой, самозабвенной болтовни неожиданно отвлекло смутно знакомое постукивание по крыше и подоконнику.
— Это же… дождь! — со счастливым смехом воскликнула Сцилла. — Милена, дождь!
