— Доброе утро, Джекоб.
— Как у вас нынче дела?
— Замечательно, Джекоб, замечательно.
— Прекрасная погода, Милена, не правда ли?
— Не совсем, Джекоб. Холодновато как-то.
— О да, холодновато, Милена, но, в общем-то, и тепло.
— У вас есть ко мне какие-нибудь сообщения, Милена?
— У вас есть ко мне какие-нибудь сообщения, Милена?
— У вас есть ко мне какие-нибудь сообщения, Милена?
— У вас есть ко мне какие-нибудь сообщения, Милена?
Только одно, Джекоб, только одно. Ты заслуживал лучшей доли, чем в конце концов упасть вот так, мусорным кулем, в заношенных ботинках и своем единственном старом костюме, а никто и не спохватится, и не принесет цветов на могилу, и даже не проводит тебя в последний путь. И если в этом есть смысл, Джекоб, если смысл только в этом, то я, черт возьми, должна упираться. Лезть, черт возьми, из кожи вон, опять и опять. Потому что если мы все кончаем подобным образом, то, значит, что-то в этом не так; значит, это какая-то ошибка, и ошибка эта моя».
Милена Вспоминающая вспомнила, что распятие по-прежнему при ней — вот оно, теплое, можно взять его в ладонь и держать.
И передать в следующие руки.
А ЕЩЕ БЫЛ МАЙК, с его педантичной походкой, прямой как стрела спиной. Он зажигал свечи в их доме, их общем доме с уютными запахами еды, которую он готовил, на фоне окна со свинцово-серой водной рябью и с отражением черной завесы дыма от печей крематория.
— Ну чего, чего? — весело допытывалась Милена, которую было нетрудно развеселить, по крайней мере Майку. — Чего ты там удумал? А? А ну рассказывай!
Тонкие губы Майка были сжаты, он с трудом сдерживал улыбку. Он заставил Милену сесть, заставил ее есть, налил ей вина и лишь после этого сел сам.
— Милли, — произнес он. — Я много об этом думал. Нам нужно иметь детей.
«Оп». — Милена отложила в сторону вилку.
— Ну так иди, обзаводись.
Как все тогда было просто, свободно и легко!
— У меня вот какая мысль, — поделился Майк Стоун. — Я подумал, поскольку ты так занята и тебе не нравится секс, то, может, ты бы дала яйцеклетку, а я сперматозоид, а то, что получится, мы бы прикрепили к стенке моего кишечника.
— У тебя это звучит как рецепт в аптеке, — воскликнула Милена, вдруг заволновавшись. — Нет уж, Майк.
— Мне бы очень, очень хотелось. В этом есть смысл.
Милена вспоминала его наивные, по-детски доверчивые глаза.
— Это очень опасно, — напомнила Милена.
— Не опаснее, чем летать в космос. Так что я бы лучше занялся этим. Меня это больше интересует.
«Майк. Ну зачем ты такой… милый? Людям нельзя быть милыми, это опасно. Что, если ты невзначай слишком сильно подчинишься мне? Я этого не замечу, и ты не заметишь. А потом окажется, что слишком поздно».
— Майк. У меня был один друг…
— Я знаю. Бирон. Ты рассказывала.
— Он тоже был милым и смелым. Но у него в итоге, уже при родах, оторвалась плацента. Он истек кровью. Она хлестнула до потолка. А потом остался тот ребенок.
Милена удивилась, какое живое сочувствие вызвала в ней сейчас мысль о том малыше.
— В уговор это не входило. О ребенке должен был заботиться Бирон. А Анна его не хотела, не могла поначалу даже на него смотреть, пока Питерпол не взялся помогать. Вот тебе три разрушенные жизни. Нет уж, Майк, нет.
— Я же не с бухты-барахты, — увещевал тот. — Я спрашивал, консультировался с людьми. Продумывал всякие новые способы, как лишний раз подстраховаться. В том числе и у людей, которые через это проходили.
— Ага, и каждый при этом говорил: «Да не дрейфь, все у тебя будет тип-топ!» А ради чего все это?
— Ради нашего красавца ребенка.
— Я такую ответственность на себя не возьму. Хватит с меня и того, что я видела. Ты думаешь, Бирон по деревьям прыгал, как Тарзан? Он вел себя предельно осмотрительно, и довел дело до родов, и даже уже родил. И тут на тебе, им не удалось удержать плаценту. Один рывок, и всё: кровь хлынула как из бочки, его хватило буквально на несколько секунд.
— Сейчас есть специальные вирусы, называются «шовные». Мне его введут, и плацента будет держаться как приваренная.
— Прошу тебя. Я сказала тебе, что боюсь. Я страшно боюсь всей этой биологии. Не ровен час, еще какая-нибудь напасть нагрянет.
— Это другой вопрос, отношения к моей беременности он не имеет.
— У меня-то иммунитет, мне-то что. Я переживать не должна. Но у тебя-то его нет! Что, если эти твои шовные вирусы не успокоятся, а кинутся сшивать все подряд?
— Не кинутся, — со знанием дела ответил он. — У них блокирующая леденцовая оболочка.
Милена со вздохом покачала головой. Он прав, они действительно уходят от темы.
— Я не хочу, чтобы в мире стало одним сиротой больше, — сказала она.
— Один из нас все равно останется. На какой-то срок. А потом мы все так или иначе умрем. Но это ж не причина для того, чтобы не иметь детей. Иначе никто вообще бы их не заводил. А я детей люблю. И все равно кто-нибудь из нас останется и будет о нем заботиться.
«Майк, Майк. Сделай так, чтобы мне снова легко дышалось. Убери из меня страх. Скажи мне, что я просто перерабатываю, переутомляюсь и лишь поэтому просыпаюсь по утрам с ощущением, что я свинцовая плита на крыше».
Майк чмокнул ее в кончик носа.
— Никакого риска нет. Ни риска, ни беды. Даже если кто-нибудь умрет. Мы все когда-нибудь умрем. Люди всегда реагируют на то, что только что произошло. А не на то, заметь, что происходит непосредственно сейчас. Всегда с легким опозданием. И я не Бирон.
Милена снова смолкла. «Интересно, чувствую ли я хоть укольчик, хоть намек на ревность? “Как же так, это же моя забота! Мужики уже все к рукам прибрали, даже это!”»
— Так, — сказала Милена. — А теперь медленно и подробно. Почему это тебя не убьет. И что мне делать, если это все же случится.
МИЛЕНА ВСПОМИНАЛА, как она сидит у себя за письменным столом, в новой квартире, и работает. Рядом дефицитный музыкальный центр, фоном негромко звучит «Песнь о земле». Милена изучает земельную карту Братства Зверинца. Надо подыскать наиболее подходящее место для приюта больных и для Жужелиц. Мильтон хочет задвинуть их подальше в сельскую глубинку. Он еще жив, и все еще в должности Министра.
Ставни шкатулочных комнат закрыты из-за непогоды. Снаружи холодно, а откуда-то снизу доносится запах кофе. По углам чутко притихли тени, а руки у Милены слегка дрожат не то от холода, не то от безотчетной тревоги. Стоит зима, и свобода Милены все еще ограничена рядом условностей. Где-то с портативным куб-проектором скрывается Троун.
