— Эх, — только и сказала та и, меланхолично моргнув, застыла с отрешенным взором. Фолианты она приняла и, подержав недолго на весу, уронила на стол.
— Как тебя зовут? — поинтересовалась Милена.
— Меня? — Медведица, втянув носом воздух, задумчиво улыбнулась. — Сейчас, дай вспомнить. Ролфа, — сказала она осклабившись. — У-ля-ля!
— А меня Милена. Милена Шибуш.
— Милена, — повторила Гэ-Эмка, слегка наклонив голову. — Тебя проводить до выхода?
— Так дверь-то заперта! — вспомнила Милена.
— Ерунда. У меня есть ключ, — успокоила Ролфа. — Давай-ка держись за руку, а то заблудишься.
Лапа у Ролфы была размером с кошку, свернувшуюся на ковре, и такой же теплой. Руку Милене она обхватила чуть не до предплечья. Это было смешно и странно. Сердце у Милены всю дорогу било как в колокол, и, когда они прощались, она лишь пролепетала что-то невнятное. Все слова смешались. Медведица лишь улыбнулась и закрыла ворота, а у Милены почему-то осталось ощущение опасности, с которой едва удалось разминуться.
Идя обратно вдоль кирпичной стены, Милена наконец разглядела окошки — под самым верхом. Они и в самом деле там были, просто она их никогда не замечала. Окна в пролете моста.
Глава вторая
Песня-скулеж (Выход из Раковины)
ЛЮДИ ЖИЛИ компактными группами, которые назывались Братствами. Братства объединяли людей, занимавшихся одним и тем же видом деятельности, но местные службы у каждого из них были свои: прачечная и рынок, сантехники и дворники. Лондон был ненормально огромным, но Братства помогали людям ощущать себя людьми.
Милена жила в Братстве Актеров. В его общежитии когда-то располагалась штаб-квартира нефтяной компании, поэтому все по старой памяти называли его Раковиной
[5]
. Здание подковой огибало внутренний двор, подобно двум крепким, надежным рукам из мрамора и бетона.
При Раковине числилась своя курьерская служба. Каждое утро, в обед и в шесть вечера к Милене стучался Почтальон Джекоб — узнать, нет ли у нее каких-либо сообщений.
Джекоб был миниатюрным, субтильным, до лоска обходительным чернокожим. Милена же считала себя неблагодарной свиньей, потому что он наводил на нее смертельную скуку.
— Доброе утро, Милена! — обращался он к ней с неизменно восторженной улыбкой и мертвым взглядом.
— Доброе утро, Джекоб, — отзывалась она.
— Как у вас нынче дела?
— Очень хорошо, Джекоб, спасибо.
— Погода вроде как налаживается!
— Да, Джекоб, пожалуй.
— У вас есть ко мне какие-нибудь сообщения, Милена?
— Спасибо, Джекоб, нет.
— Ну тогда удачного дня, Милена!
— И тебе, Джекоб.
У него был мозг, открытый в буквальном смысле. Джекоб запоминал все, не упуская ни одной мелочи. Он шел от двери к двери, напоминая, что кто-то забыл свою бритву и просит, чтобы ее вернули, или что автобус отходит в три. Он был ходячим способом экономить бумагу. Казалось, он говорит лишь заготовленными штампами, и только ими.
— Добрый вечер, Милена!
— Добрый, Джекоб.
Опять эта восторженная улыбка от уха до уха, словно ему видятся райские кущи.
— Хорошо ли прошел день?
— Хорошо, Джекоб. А у тебя?
— О! Очень хорошо, Милена! Есть ли какие-то для меня сообщения?
Когда мозг у него переполнялся, начиналась перезагрузка, со стороны напоминающая эпилептический припадок, после чего все опять приходило в норму. Перезагрузки у Джекоба случались регулярно, чтобы стирать невостребованную информацию.
На следующий день, после похода на Кладбище, Джекоб доставил Милене сообщение. В этом было что-то необычное. Никаких сообщений Милена, как правило, не получала.
— У меня для вас информация, Милена! От мисс Пэтель.
— От кого? Что еще за мисс Пэтель, Джекоб?
— Это такая леди, в шубе из меха.
Оп! Слова «леди» и вообще «мисс кто-то там» у Милены никак не ассоциировались с Ролфой.
— Она спрашивает, не отобедаете ли вы с ней сегодня днем. В час, у входа в «Националь». Мне ей передать, что вы согласны?
Милене ничего не шло в голову. Та первая встреча оставила ее растерянной, если не сказать раздраженной. Какой еще обед, почему? Сначала она хотела сказать, что занята.
Но опускаться до вранья было ниже ее достоинства.
— Передай мисс Пэтель, что час дня меня вполне устраивает.
Ну вот, теперь еще думай, что надеть. На дворе — летний зной. Чтобы защитить кожу, надо как-то оберегаться от солнца. У Милены было две пары брюк, черные и белые. Выбор остановился на белых, а также на блузке с длинными рукавами и глухим воротником. Прихватила также перчатки и миниатюрный зонтик.
Ролфа при виде Милены сузила глаза.
— Ты что, действительно с этим собираешься идти? — кивком указала она на зонтик.
Своим зонтиком Милена втайне гордилась: из тонкой парусины, в яркую широкую полоску, без всяких там рюшечек-оборочек.
— А как же! Это атрибут моей профессии.
— Охренеть, — пробурчала Ролфа. — Ладно, раз уж так. Вперед! — Она повернулась и грузно двинулась в сторону моста Ватерлоо. Из одежды на ней не было ничего, кроме синих спортивных трусов и полустоптанных кроссовок — причем у одной еще и подошва отстает. И шлепает.
Милена остановилась в решительной позе.
— А куда мы идем?
— Куда? — обернулась на ходу Гэ-Эмка. — Во Дворец увеселений. Дружков своих хочу попроведать. Катим!
— А… а это где? — замешкалась Милена, заподозрив что-то неладное.
— За рекой. Есть там одно местечко. Ты пиво пьешь?
— Нет, — честно призналась Милена.
— Стыд какой! Ну ладно, может, тебе там чаю нальют. — И Ролфа пошла дальше, не рассуждая. «Может, остаться, да и дело с концом? — подумала Милена. — Ну уж дудки: еще подумает, что я чего-то испугалась». И Милена решительно двинулась следом.
Вы никогда не пробовали ходить нога в ногу с бронтозавром? Плечи у Ролфы были опущены, лапы свисали вдоль туловища, и шаркающая походка казалась на вид медлительной и мелкой, — но расстояние она каким-то образом умудрялась покрывать с невиданным темпом. Укрываясь зонтиком от зноя, Милена ловила себя на мысли, что ей и сказать-то нечего. «Ну да ладно, — тешила она себя мыслью, — в следующий раз пусть попробует только меня позвать: сразу дам от ворот поворот!»
Они пробирались через сутолоку Флит-стрит. Здесь было Братство Лодочников, со своим собственным рынком.
