— Полковник Булатов ждёт вас в штабе.
— Благодарю вас, майор, — Наташа легко поднялась на ноги и едва заметно улыбнулась.
Ей было прекрасно известно, как относятся к ней мужчины. Особенно те, которые заперты в бронированной коробке несущегося в неизвестность спецпоезда. И дело не только в половом голоде. Наташа была очень красивой женщиной. Вернее, сказать, что она была красивой, означало не сказать о ней ничего. В свои тридцать шесть лет она была способна дать фору любой двадцатилетней. Кристально чистые голубые глаза, прямой римский носик, подбородок с едва заметной ямочкой и пепельно-русые волосы средней длины, всегда аккуратно расчёсанные и блестящими волнами ложащиеся на плечи, тонкий аромат духов… И фигура была под стать, и осанка: уверенная посадка головы, высоко вскинутый подбородок, расправленные плечи, ровная спина, идеально ухоженные руки с длинными, как у пианистки, пальцами, правда, без маникюра, в силу специфики работы, зато красивые ноги с педикюром…
Если бы судьба сложилась по-другому, она могла бы с успехом сниматься в кино. А если бы жила в столице и выходила на многолюдные улицы, то и избалованные москвичи скручивали бы головы ей вслед. Но она была единственной женщиной в БЖРК. И неудивительно, что в неё были влюблены почти все мужчины экипажа.
Обойдя Волобуева, Наташа пошла вперёд. Военная форма её только украшала. Её походка была лёгкой и непринуждённой. Казалось, она шла, не касаясь подошвами трехсантиметровой стали, парила над грохочущим и лязгающим полом. Краснолицый майор шёл в нескольких шагах сзади и старался не поедать глазами ноги военврача.
В занимавшем половину вагона просторном помещении, которое чаще выполняло функции столовой, но в случае необходимости за несколько минут превращалось в операционную, принимал пищу сменившийся взвод охраны. Наташа приветливо поздоровалась. Все бойцы были в форме, все — прапорщики, все с хорошей физической и боевой подготовкой. Пахло борщом и чем-то кислым.
Пройдя свой вагон насквозь, Наташа открыла герметичную дверь тамбура, потом ещё одну, тоже с резиновым уплотнителем, и привычно нырнула в переход. В отличие от обычных поездов, межвагонное пространство тоже было герметичным, с гофрированными резиновыми стенками и дополнительно защищалось броневыми листами. Здесь её не мог никто увидеть, и приветливую полуулыбку на чувственных губах будто стёрло мокрой тряпкой. Ей было невесело. Мрачный металл, постоянный лязг и грохот, вся поездная жизнь в последнее время угнетали военврача всё больше и больше. Она уже поставила себе диагноз: повышенная тревожность, первые признаки депрессии. Если случится шоковая ситуация или просто нервная встряска, возможен психический срыв. Любой член экипажа, у которого она выявила бы эти симптомы, подлежал направлению на психологическую реабилитацию. А может, и полному списанию.
Следующий вагон был штабом поезда и узлом связи. Пройдя через просторный зал, в котором сидели за приборами прапорщики и офицеры, она зашла в командный отсек. Постучав, Наташа вошла в кабинет начальника поезда подполковника Ефимова. Сейчас хозяин кабинета отсутствовал, зато за его столом читал какую-то бумагу начальник гарнизона постоянного базирования БЖРК Андрей Андреевич Булатов. Законный супруг военврача БЖРК майора Булатовой. Но сейчас у него было суровое лицо и никаких родственных чувств он не проявлял.
— Доложите о чрезвычайном происшествии, товарищ майор, — сурово сказал полковник, глядя в сторону. — Почему вы взяли на борт особорежимного объекта постороннего человека?
Андрей Андреевич был старше Наташи лет на двенадцать, но, как она считала, возраст мужа его нисколько не портил. Напротив, залёгшие в уголках зелёных глаз морщинки и ставшая уже заметной седина на висках только добавляли ему солидности и благородства. Квадратная челюсть, широкие массивные скулы и сросшиеся у переносицы густые брови свидетельствовали о твёрдости характера, мужестве Булатова и его жизненной закалке.
— Товарищ полковник, мотоциклист попал в защитную сетку, но получил серьёзные травмы. Он мог погибнуть. Мой врачебный долг заключался в том, чтобы его спасти. Никакой угрозы для режимного объекта пациент не представлял, он пробыл на борту четыре с половиной часа и всё время находился в бессознательном состоянии.
Булатов вздохнул. Сквозь суровую маску проступило его неофициальное лицо.
— Ну что ты как девчонка, честное слово! Если этот факт станет известным руководству, а он станет известным… — полковник выразительно поднял документ, который держал в руках.
Несмотря на мягкий тон мужа, Наташа неожиданно вспылила.
— Прошу тебя. Не нужно читать мне нотаций. Я прекрасно знаю и наше положение, и все выдержки из устава, к которому ты так часто любишь апеллировать. Но ты должен меня понять, я ведь не робот и не «чёрный автоматчик»… Существует ещё и чисто человеческая мораль, и врачебная этика! Мотоцикл растерзало колёсами, а парня забросило к нам, он был ранен и остро нуждался в срочной помощи, от этого зависела его жизнь. Что надо было делать? Выбросить его обратно? Отнять тот шанс, что дала ему судьба? Но за что, он же ни в чём не виноват! И какой вред это принесло нашему объекту? Никакого!
Булатов сокрушённо покачал головой, и Наташа замолчала. Она знала на сто процентов, что супруг согласен с её доводами и испытывает приблизительно такие же чувства, как и она сама, но долг перевешивает эмоции. С точки зрения интересов службы всё, что она говорила, просто детский лепет.
— Короче, товарищ полковник, я готова взять всю ответственность на себя, вплоть до добровольного рапорта об отставке!
Булатов вздохнул ещё раз.
— В этом нет необходимости. В конце концов, инструкция говорит только про самоубийц и «рельсовые» трупы, — как бы советуясь сам с собой, проговорил он. — Выбрасывать на смерть живых людей она не предписывает. Остановки, о которой надо докладывать в Москву, тоже не было…
— Да, Ефимов молодец, он снизил скорость, и парня аккуратно достали из сетки. А мотоцикл повис на переднем сцепном крюке тепловоза…
Военврач оживилась, на лице появилась улыбка. Она поняла, к какому решению пришёл супруг.
— И когда его выгружали, мы не останавливались. Правда, двигались со скоростью черепахи, но двигались…
Полковник усмехнулся.
— Кого ты думаешь обмануть, детка? Государство? А самописцы на что? Даже если график выдержан, подозрительные изменения скорости привлекут внимание и потребуют объяснений. А всё уже объяснено, вот здесь…
Он снова потряс листом бумаги.
— Это рапорт майора Сомова. И он уже направил его по своей связи в Москву!
В тоне полковника не было осуждения, только констатация факта. Особист сделал то, что должен был сделать.
— Так что Ефимов напишет рапорт о происшествии, ты приложишь своё объяснение, я соглашусь с целесообразностью такого решения и направлю материал по команде. Пусть разбираются. Но думаю, они одобрят мой вывод.
— Хорошо быть женой командира! — засмеялась Наташа.
