– Вы имеете в виду печально известный октагон в Москве?
– Так называемый октагон и подобные ему тюрьмы в большинстве городов России.
– Вам, профессор Олдридж, пожалуй, больше других известно о Советниках. Однако, хотя изложенное вами стало настоящей сенсацией для большинства специалистов, не говоря уже о далеких от политической кухни людей, все же о Советниках известно немного.
– Совершенно верно. Это тайная и теневая власть в России. Мы можем видеть смену членов парламента, наверняка увидим смену президента, однако реально у власти останутся все те же люди, все тот же клан Советников, которые и установили новый режим в этой стране. Мы знаем имена и располагаем фотографиями некоторых Советников, и я привожу их в своих книгах, мы знаем о наличии спецслужб, которые напрямую подчиняются только Советникам, и я убежден, что решение о бомбардировках и штурме Гамбурга было принято именно Советниками, хотя формально это сделал мистер Ясногоров.
– Профессор, поясните нашим зрителям, в чем заключается аналогия нынешней системы власти в России с иранским режимом?
– Дело в том, что в Иране формально существует демократия. Есть свобода политических партий, проводятся выборы. Однако совершенно официально существует и институт так называемых Стражей Исламской Революции, которые определяют, какой быть стране. Стражи могут отменить любое решение любых властей в Иране или снять любую партию или кандидата с выборов, если, по их мнению, это опасно для основ Исламской революции. Стражи также могут переподчинить себе любые силовые структуры Ирана, если это покажется им необходимым. Примерно то же самое мы наблюдаем и в России. Советники – стражи нового русского тоталитаризма. В России существуют партии, в том числе и оппозиционные, случаются дебаты в парламенте, но это только видимость демократии. Тоталитарная сущность российского режима раскрывается, когда мы видим полный контроль над всем со стороны Советников. Никому в голову, я думаю, не придет считать фундаменталистский режим Ирана демократическим. Режим в России еще хуже. Если иранцы закрепили наличие Стражей законодательно, то русские скрывают истинную сущность своего режима. Кроме того, Иран – замкнутое государство, все, что там происходит, касается только иранцев, а русские повсюду, они агрессивно действуют по всему миру, так что отсутствие демократии в России касается всех и прежде всего европейцев.
– Один из ваших оппонентов, профессор из Сорбонны Жан Тревю возражает вам, я цитирую: «Неужели мистер Олдридж не видит никаких других примеров, кроме России и Ирана? Все демократические режимы Запада всегда имели довольно замкнутую систему формирования кадров для власти, своеобразные „Комитеты Стражей Исламской революции“ присутствовали везде, и в Европе, и в Америке. Наконец, Олдридж, ярый поборник британской модели государственного устройства, должен знать, что монархия в Англии не всегда была формальной. Конституционная монархия в Англии – вот откуда иранцы срисовали свою модель демократии». Как вы прокомментируете это, профессор?
– Майкл, мы видим и из этой цитаты, и из других трудов мистера Тревю полное непонимание сути проблемы, равно как и полное незнание английской истории. Сегодня, в XXI веке сравнивать политические клубы и группировки Запада, которые вступают в борьбу за общественную поддержку через открытые и равные выборы, с новым русским тоталитаризмом просто нелепо.
– Профессор, вы в своей книге «Чего хотят Советники?» пишете, что выборы в России все же имеют политическое значение, поскольку Советники не хотят и не могут контролировать все в стране, за ними остаются только наиболее значимые решения…
– Да, Майкл, но нельзя забывать, что Президент России, обладающий огромной властью, фактически контролируется Советниками. Полагаю, что и сам процесс выборов контролируется ими.
– Хорошо, профессор Олдридж, следует ли нам в таком случае ожидать каких-либо изменений в связи с предстоящими в России в будущем году выборами в парламент, а также выборами Президента в 2016 году?
– Изменения последуют и в России, и в Европе, однако связано это будет не с выборами. Возможно, выборы будут использованы в качестве декорации для такого рода изменений, но изменения эти будут определяться двумя основными факторами: постепенным уходом ИСС из Европы и необходимостью провести определенные системные экономические изменения в России.
– Спасибо, профессор, за интересную беседу.
– Спасибо вам, Майкл.
– С нами был профессор Сэмюэль Олдридж, автор книг…
Она взяла у отца пульт и убрала громкость.
– Папа, почему ты думаешь, что мне полезно это слушать? Я прочла все три книги этого Олдриджа, которые ты мне дал.
– Что же ты почерпнула для себя?
– Что он человек из прошлого.
– Я тоже человек из прошлого, милая?
– Ты тоже человек из прошлого, папа. С этим ничего не поделаешь. Все здесь – люди из прошлого.
– Здесь, это где?
– В твоей ненаглядной Европе.
– Это детство, дочка, просто детство… Твоим русским друзьям, тебе, многим молодым людям в Европе привили моду на Россию, вдолбили вам сказку про великую и прекрасную страну на востоке. Вам просто задурили головы! Ничего хорошего от России ожидать не следует. Это нецивилизованная и агрессивная страна, а у ее населения рабские инстинкты.
– Знаешь, папа, каждый раз, когда я слышу от тебя такое, я все больше убеждаюсь, что Советники очень добры.
– Это почему же?
– Потому что отпустили нас живыми.
* * *
Москва. Проспект Вернадского. Бывшее здание
Академии Генштаба. Среда, 11 июня 2008 г. 10:10.
Он начинал думать, что это уже никогда не кончится, а если и кончится, то смертью. Несмотря на ту самую надежду, которая умирает последней, на то, что ему давали возможность регулярно говорить с дочерью по приносимому охранником мобильному телефону, он все больше уверялся в том, что их обоих убьют. После того как его схватили накануне выборов, он практически ничего не знал о происходящем. Он понял, что его мучители победили только потому, что его перевезли из подвала подмосковного дома сюда, в здание, которое так быстро и обстоятельно было перепрофилировано в тюрьму со строжайшими мерами безопасности. Он увидел немало знакомых, когда его самого вели по коридорам и когда других проводили мимо двери-решетки его камеры. Все узники были подавлены, их воля была сломлена. Обращались с ними решительно, но без издевательств. Все камеры были тесными одиночками. Кормили сносно и регулярно, тюремная одежда была новой и подходила ему по размеру. Шесть комплектов белья выдавалось наперед на месяц. Камеру убирали также регулярно, даже не заставляя делать это его самого. С ним мало говорили, в основном звучали только команды, никто не называл его по фамилии или по имени. Он теперь был «интернированный 00112». Этот номер был пришит к его тюремной одежде в шести местах.
Его держали дольше, чем некоторых других. Это он понял, когда увидел одного хорошо знакомого ему человека, которого провели сначала в одну сторону, потом в другую, уже одетого в гражданскую одежду и со связанными руками. Что это означало, он не знал, но почему-то ему показалось, что человека ведут на расстрел: с ним не было никаких личных вещей, кроме самой одежды, а личные вещи после тщательной проверки интернированным разрешали оставлять в камерах. Ему, например, разрешили взять почти все, что он прихватил с собой еще в первое, тайное место заключения. Когда его брали, ему дали на сборы две минуты, но он знал, что за ним рано или поздно придут, и собрался загодя. Он даже взял с собой приличную стопку книг. Сейчас все было прочитано и почти все перечитано. Он уже привык к ничегонеделанью. Вот и сейчас, уже полтора часа после завтрака, он просто расхаживал по камере.
