– Столько, сколько нам потребно, господин, – холодно ответила Хироко. – Облака могут являться, когда нам потребен дождь, но большую часть дней нам лучше, когда небо ясное. Конечно, доброе небо и тихий вечер гораздо более желаемы в те дни, когда в море выходят рыбачьи суда.
– Следовательно, ваш народ управляет погодой, Хироко?
– Не поступай мы так, господин Голан Тревайз, мы бы вымокли до нитки под дождем.
– Но как вы это делаете?
– Не будучи обученным инженером, господин, я не в силах этого объяснить.
– Да будет мне позволено узнать название этого острова, на котором живешь ты и остальные люди? – поинтересовался Тревайз, неожиданно для себя переключившись на обороты классического языка и отчаянно гадая, правильно ли он говорит.
– Мы зовем наш благословенный остров посреди безбрежного моря Новой Землей, – ответила Хироко.
Тревайз и Пелорат обменялись удивленными и восторженными взглядами.
76
Переспрашивать времени не было. Появились другие люди. Десятки людей. «Должно быть, – подумал Тревайз, – это те, кто не ушел в море на лодках, не работал в поле, те, кто оказался неподалеку от места посадки». Большую часть пути люди явно прошли пешком, хотя видны были и два автомобиля – довольно старых и затрапезных.
Ясно, цивилизация тут была в техническом отношении слаборазвитая, но все же погодой местные жители управляли.
Известно, что техника вовсе не обязательно развивается во всех направлениях одинаково; отсутствие успехов в какой-либо области не исключает наличия значительных достижений в других, но наверняка данный пример неравномерности развития являлся необычным.
Из тех, кто сейчас рассматривал корабль, по крайней мере, половину составляли старики и старухи; были и дети – трое-четверо. Остальные, в основном, женщины помоложе. Непохоже, чтобы островитяне были напуганы.
– Ты что, управляешь ими? – шепотом спросил Тревайзу Блисс. – Они кажутся такими умиротворенными.
– Я и не думала прикасаться к их сознанию. Я делаю это в самых крайних случаях. А сейчас я забочусь только о Фаллом.
Всякому, кто повидал зевак, показалось бы, что у корабля собралась жалкая горстка людей, но для Фаллом это было непривычно. Она и к трем взрослым на «Далекой звезде» только-только начала привыкать. Солярианка часто, коротко дышала, полуприкрыв глаза. Казалось, еще чуть-чуть, и наступит обморок.
Блисс ласково гладила волосы Фаллом и что-то успокаивающе шептала. Тревайз не сомневался, что Блисс при этом самым деликатным образом убаюкивает сознание солярианки.
Фаллом неожиданно глубоко вздохнула – почти всхлипнула, и вздрогнула. Подняла голову, посмотрела вокруг почти отстраненным взглядом, но тут же спрятала лицо, уткнувшись в грудь Блисс.
Блисс ласково сжала плечи девочки, словно подтверждая свое присутствие и защиту. Пелорат переводил благоговейный взгляд с одного альфианина на другого.
– Голан, они такие непохожие, – сказал он наконец.
Тревайз тоже заметил это. Тут были люди с разными цветом кожи и волос. У одного туземца была ярко-рыжая шевелюра, синие глаза и вся физиономия в веснушках. Двое-трое взрослых были одного роста с Хироко, а парочка – выше Тревайза. У некоторых мужчин и женщин разрез глаз был таким же, как у Хироко, и Тревайз вспомнил, что на одной густонаселенной торговой планете сектора Файли такие глаза, по слухам, отражали лица всех местных жителей, но самого его никогда туда не заносило.
На всех альфианах выше пояса не было никакой одежды. Все женщины, как на подбор, – с маленькой, просто-таки девичьей грудью. Вот и все, что было у туземцев общего.
– Мисс Хироко, – неожиданно обратилась к островитянке Блисс, – моя девочка не привыкла к длительным полетам. Она увидела столько нового, что больше уже не в силах впитать. Нельзя ли ее усадить где-нибудь и, если можно, дать ей немного поесть и попить?
Хироко нахмурилась. Пелорат повторил для нее слова Блисс, но на более замысловатом галактическом среднеимперского периода. Рука Хироко вспорхнула к губам, и островитянка опустилась на колени:
– Я молю о пощаде, уважаемая госпожа! Я не подумала ни о нуждах этого ребенка, ни о твоих. Необычайность происшедшего излишне очаровала меня. Не будете ли вы так добры – вы все – стать нашими гостями и пройти в дом для утренней трапезы? Будет ли нам позволено присоединиться к вам, дабы мы смогли прислуживать вам как хозяева?
– Ты очень добра, – сказала Блисс. Она говорила медленно, старательно выговаривая слова, надеясь, что так ее легче понять. – Хотя было бы лучше, если ты одна будешь прислуживать нам – ради спокойствия ребенка, непривычного к большому стечению народа.
Хироко поднялась с колен.
– Да будет так, как ты сказала, – ответила она, склонив голову, и легкой походкой зашагала по траве.
Другие альфиане подошли поближе. Они, похоже, особенно интересовались одеждой незнакомцев. Тревайз снял с себя легкую куртку и протянул мужчине, который подошел сбоку и ткнул в куртку пальцем.
– Вот, – сказал он, – посмотри, но потом верни. – Затем он обратился к Хироко: – Проследи, чтобы я получил ее назад, мисс Хироко.
– Вне всяких сомнений, вещь будет возвращена, благородный господин, – сказала та и уверенно кивнула.
Тревайз улыбнулся и пошел дальше. Ему было гораздо легче шагать без куртки под легким теплым ветерком.
Он не заметил оружия у окружавших их людей. Вот забавно – никто, казалось, не обнаруживал ни страха, ни стесненности при виде оружия Тревайза. Островитяне даже не проявляли к нему особого любопытства. Впрочем, они просто могли не принимать эти штуки за оружие. Судя по тому, что увидел Тревайз, Альфа могла оказаться планетой, совершенно лишенной какого бы то ни было насилия.
Одна из женщин обогнала Блисс, обернулась, с пристрастием уставилась на ее блузку и спросила:
– Есть ли у тебя груди, уважаемая госпожа?
И, словно не в силах была дождаться ответа, протянула руку и недоверчиво провела по груди Блисс.
Блисс улыбнулась и ответила:
– Как ты смогла убедиться, они у меня есть. Возможно, они не такие красивые, как твои, но я скрываю их не по этой причине. В моем мире обнажать грудь считается непристойным.
– Как тебе мой классический галактический? – шепнула Блисс Пелорату.
– У тебя вполне прилично получается, Блисс.
Трапезная оказалась большим помещением с длинными столами, вдоль которых тянулись скамьи. Очевидно, альфиане предпочитали есть сообща.
Тревайз почувствовал угрызения совести. Из-за просьбы Блисс оставить их одних они оказались в огромном зале впятером и вынудили большинство альфиан остаться снаружи. Однако некоторые из них расположились на небольшом расстоянии от окон (которые представляли собой всего лишь отверстия в стенах, не прикрытые даже ставнями), так чтобы иметь возможность наблюдать за тем, как едят чужестранцы.
