— Я сейчас приду, — сказал он.
— Ты куда?
— По-маленькому, отлить, сейчас вернусь.
— Ну иди, потом и я схожу. — Распутин вяло улыбнулся.
Юсупов выбежал из комнаты и в несколько прыжков преодолел два пролета лестницы.
Его шаги услышали. Когда он распахнул дверь, за ней стояли Пуришкевич и Васильев.
Юсупов приложил палец к губам.
— Он жив? — спросил Великий князь. — Не вышло?
— Яд не подействовал! — сказал Юсупов.
— Этого не может быть! — откликнулся доктор. — Как медик, я ответственно заявляю вам, что яд совершенно свежий и доза его достаточна, чтобы убить роту.
— Может, он выплюнул? — спросил Пуришкевич.
Юсупов только отмахнулся. Ему показалось, что за спинами его сообщников стоит знакомый человек, которому здесь быть не положено, но он никак не мог приглядеться к нему и узнать.
— Мы пойдем все вместе, — сказал Пуришкевич, — мы накинемся на него и задушим.
Все двинулись к выходу из кабинета. Ими руководило нетерпение, чувство волчьей стаи.
Феликс расстался с Распутиным, но не со страхом перед ним. Он представил себе, как, мешая друг дружке, вся эта компания вваливается в подвал и Распутин, который жив и здоров, встречает их, подняв стул или схватив в руку бутылку вина. Еще неизвестно, кто возьмет верх.
— Стойте. — Князь загородил соратникам дорогу. — Я сам. Мне только нужен револьвер. Дмитрий Павлович…
Дмитрий Павлович был в походной форме, ремень через плечо, на нем кобура.
Великий князь не раздумывал, расстегнул кобуру и протянул револьвер Юсупову.
Возвращаться в кабинет не стали. Так и стояли на лестнице, уверенные в том, что ожидание вот-вот закончится.
Юсупов оказался почти прав.
Распутин был жив. Он сидел за столом, опустив голову. Юсупов стоял в дверях, сжимая за спиной рукоять револьвера, сейчас бы и выстрелить… Распутин поднял голову и мрачно поглядел на князя.
— Чем ты меня отравил? — спросил он. — В животе все жжет. Дай-ка мадеры. Может, полегчает?
Юсупов вздохнул с облегчением. Можно еще на минуту отложить убийство.
Свободной рукой он налил в рюмку мадеры, Распутин выпил ее одним глотком.
— Так-то лучше, — сказал он. — А теперь поехали к цыганам.
— Поздно, — ответил Юсупов.
— Они привыкли. Бывает, в Царском задержат меня дела, так я ночью на авто к ним еду. Они ждут. Мыслями-то я с Богом, а телом с людьми.
Он подошел к буфету. Внутри на полке стояло хрустальное распятие.
— Красивая вещь, — сказал он.
— Вы бы помолились, — помимо воли вырвалось у Юсупова.
Распутин обернулся к Феликсу и смотрел на него покорно, внимательно, как будто не узнавая.
Юсупов повторял про себя: «Господи, дай мне сил! Дай мне сил, Господи!»
Он вынул руку из-за спины, поднял пистолет и направил его на старца.
Странно, но тот не увидел этого движения. Он ждал.
Покорно, как будто они с князем сговорились заранее.
Куда стрелять? В сердце?
Юсупов прижал дуло револьвера к розовой рубашке и нажал на спуск.
Распутин страшно взревел, как раненый зверь.
Он грузно повалился навзничь на медвежью шкуру, покрывавшую пол.
На выстрел откликнулись нетерпеливые громкие шаги — остальные заговорщики кинулись по лестнице вниз, кто-то из них неловко задел выключатель, и свет в подвале погас.
Кто-то налетел на Юсупова, вскрикнул. Юсупов боялся ступить в сторону, чтобы не наступить на труп.
— Свет! — закричал он. — У двери выключатель.
Свет вспыхнул почти сразу.
Комната была полна людьми. Распутин лежал навзничь, кулаки сжаты на груди, на розовой рубашке расплывается кровяное пятно.
— Он жив, — прошептал Пуришкевич.
Лицо Распутина подергивалось от судороги. Будто он силился открыть глаза.
Юсупов поднял было пистолет, но остерегся выстрелить.
Он не хотел, чтобы кровь залила медвежью шкуру.
Лицо Распутина застыло, кулаки разжались.
— Все, — сказал Лазаверт, но наклоняться и проверять не стал — ему было достаточно того, что он видел.
Юсупов наклонился, Пуришкевич помог ему, и они стащили тело с медвежьей шкуры на каменный пол.
И тут все забыли, что делать дальше. Конечно, был план вывезти тело на речку и кинуть в прорубь подальше от дворца, но сразу перейти к этому прозаическому делу не хотелось. Да и Юсупов был так измочален последними часами. Холодный Дмитрий Павлович произнес слова, которых все ждали:
— Я предлагаю, господа, подняться в кабинет и выпить по рюмке за успешное завершение нашего предприятия.
На лежащего в углу Распутина никто не смотрел. Даже любопытства не было. А может, боялись его.
Все с облегчением потянулись прочь из подвала. Юсупов вышел последним, выключил свет и запер подвал на ключ. Он не хотел, чтобы кто-то случайно забрел туда и увидел.
Лестница была освещена скудно, и Юсупов, поднимавшийся последним, посмотрел наверх — еще на пролет. Но там было темно и пусто. И все же тревога его не оставляла.
Сначала в кабинете было тихо. Юсупов сам разлил по рюмкам мадеру, такую же, какой угощал Распутина.
Дмитрий Павлович коротко поблагодарил Феликса от имени нации за его подвиг, и все стоя выпили за здоровье князя.
Затем занялись делами.
Лазаверт в виде шоффэра и штабс-капитан Васильев, изображавший Распутина — в его шубе и шапке, а также Великий князь, сжавшийся на заднем сиденье, инсценировали отъезд Распутина из дворца — мало ли кто мог следить за Юсуповым!
Машина должна была завезти Дмитрия Павловича в его дворец, чтобы он мог пересесть в свой, крытый автомобиль и вернуться на нем к Юсупову. На этом автомобиле и вывезут тело Распутина.
Приготовления заняли несколько минут. Переодетый Васильев и его спутники покинули дворец. Юсупов остался в узкой прихожей подвала, откуда только что вынесли распутинскую шубу.
В доме, кроме него, оставался лишь Пуришкевич, который поднялся в кабинет и набрасывал что-то в большом черном блокноте, возможно, свою завтрашнюю речь в Думе. Завтра перед освободившейся от кошмара Россией откроются новые дали.
Смутная тревога мучила Юсупова. Не могло все так легко и просто кончиться — неправильно это.
Он прошел в большую комнату. Распутин все так же лежал на полу. Лишь пятно крови на рубахе расплылось шире. Нет, он мертв, он не мог остаться живым!
