— Неужели не найдется более достойного офицера? — спросил Коля. Он вспомнил, что Раиса стоит на улице, среди солдат, в темноте, ждет его — надо спешить.
Но Еранцев тут же повлек Колю, расталкивая людей, толпившихся на лестнице, на второй этаж, к буфету, чтобы подкрепиться, а вокруг в тесноте и различии мнений согласовывали состав президиума. Пока спорили, Коля успел съесть холодную куриную ножку и запить хорошей мадерой.
Колчак прибыл в Думу в десять ноль-ноль. Его приближение издали анонсировалось перекатывающимся криком «ура!», что приближался по бульвару.
Включили привезенный прожектор и им осветили ступени управы. Колчак стоял прямо, не щурился, хотя лицо было мертвенно-белым — свет прожектора бил прямо в глаза. Колчак сообщил, что приветственные телеграммы правительству посланы. Затем он дал согласие на разоружение полицейских и жандармов. Караул у казначейства и учреждений будут пока нести матросы.
Затем Колчак прошел внутрь управы, и там, в зале, наполненном гласными Думы, а также зрителями, заседание продолжалось. Отвечая на вопросы, Колчак вел себя сдержанно и ничем не выдавал ни усталости, ни раздражения. Что ж, показывал он каждым жестом и словом, вы так хотите. Я ваш верный слуга. Соратник.
Правда, не все так это понимали. Возмутителем спокойствия оказался вертлявый вольноопределяющийся, который стоял у сцены и держал в руке блокнотик. Он выкрикивал свои вопросы невпопад и нагло, чем вызывал восторг гимназистов и мальчишек, набившихся на галерку.
Вот этот вольноопределяющийся и оказался соломинкой, сломавшей спину верблюду. Колчак неожиданно остановил Еранцева, сделал шаг вперед и со злобой, сквозь зубы, но достаточно громко спросил:
— Вы кто такой, ну?
И в глазах, и голосе Александра Васильевича была такая сила, что зал послушно замолк, а вольноопределяющийся вытянулся во фрунт и покорно сообщил:
— Вольноопределяющийся Козловский, ваше превосходительство!
Галерка шумела, свистела, поддерживая Козловского. Колчак замолчал. Он смог пристыдить, испугать одного человека, но не мальчишек, защищенных от него расстоянием, высотой и обществом себе подобных.
И тогда Коля понял, что он может и должен помочь адмиралу. Коля встал, прошел несколько шагов к краю сцены и, подняв руку, закричал:
— Тишина!
Голос у Коли зычный, глубокий.
— Я требую, — продолжал Коля, и все замолчали, — немедленно вывести из зала этого подонка! Он позорит весь город. Он позорит революцию!
Второе выступление за вечер оказалось даже более успешным, чем первое.
— Долой! — закричали в зале.
— Нет, — перекрыл шум голосов Коля. — Так не пойдет. Господин Еранцев, поставьте вопрос на голосование!
Проголосовали. Через три минуты Козловский покорно пошел к выходу. На демократических основаниях. Галерка свистела разрозненно и неуверенно.
Когда собрание кончилось, Колчак остался на сцене, разговаривая с гласными.
Еранцев увидел, что Коля намерен уйти, сказал:
— Нет, ты теперь наш, ты теперь политик.
Он под локоть повел Колю на сцену.
Они подошли к группе беседующих, и Колчак, не оглядываясь, почувствовал их приближение. Он резко повернулся к Коле и сказал:
— Спасибо, прапорщик. Вы оказали мне ценную услугу.
— Ну что вы, ваше превосходительство, — искренне смутился Коля. — Это был мой долг.
— Мы намерены привлечь молодого человека к нашей деятельности, — сказал Еранцев.
— Похвально, — согласился Колчак.
Он улыбнулся открыто и дружески — он умел это делать и знал эффект открытой улыбки на сухом жестком тонкогубом лице. И протянул руку.
Пальцы адмирала были холодными и чуть влажными.
— Рад с вами познакомиться, — сказал Колчак. — Прапорщик…
— Берестов, Андрей Берестов.
— Где служите?
— В Симферополе. Здесь я в отпуске по семейным обстоятельствам.
— Завтра прошу вас быть в моем штабе на борту «Георгия». Вам будет удобно в десять утра?
— Так точно, — сказал Коля. — Разумеется.
Еранцев полуобнял Колю за плечи и запел:
— Не забудь, что ты наш — наш, наш…
Раиса дождалась Колю. Она пробралась в зал, только он ее не заметил, и видела его триумф.
Она ждала его у выхода, выскочила из темноты, подхватила под локоть — Коля даже испугался.
— Что он тебе говорил? — спросила она.
— Кто?
— Ах, не притворяйся — Колчак, — засмеялась Раиса и ущипнула Колю за локоть. — Сам адмирал. Думаешь, я не видела?
— Он завтра ждет меня.
— Ой, Пресвятая Богородица, — пропела Раиса. — И за дело! Ты как того, прапорщика, осадил. Ты смелый!
Раиса поднялась на цыпочки и поцеловала Колю в угол рта.
— Погоди, — сказал Коля, — домой придем.
— Сама еле терплю, — сказала Раиса. — Я как волнуюсь, сразу желания возникают. И аппетит!
Это показалось ей очень смешным.
Улицы были совершенно темными, только белели заборы да полосы по краю тротуаров. В конце концов, Веселкин не такой уж дурак.
— Может, адмирал тебя к себе возьмет, — сказала Раиса.
— Ну уж… оставь.
— А как мне тебя теперь звать? — засмеялась Раиса. — Колей или Андрюшей?
— Как хочешь.
— А зачем ты имя поменял? Может, его полиция ищет?
— Я тебе обязательно расскажу, — сказал Коля. — Ты не бойся. Я честный человек.
— А мне на что твоя честность? — засмеялась Раиса. — Мне мужик нужен, а не монах.
Глава 3
Март 1917 г
Путешествие Лидочки, бесконечное, пока длилось, показалось мгновенным, когда она очнулась. Как обморок. Лидочке раз в жизни пришлось упасть в обморок, на молебне в гимназии, прошлой весной. Ей было душно, потом стало тошнить, и все поплыло. А когда она открыла глаза, легкие были наполнены отвратительным запахом нашатыря. Ей сказали, что она пробыла в обмороке минут десять, пока все суетились, бегали за доктором и искали нашатырь. Именно эта краткость даже долгого беспамятства лежит в основе тех религий и учений, что проповедуют переселение душ, — смерть в них становится секундным переходом в иное состояние.
Еще не открыв глаза, Лидочка поняла, что проснулась ранней весной.
Наверное, это стало ее первой мыслью, потому что, отправляясь в путешествие и страшась его, Лидочка начала думать — куда она попадет. А когда завершила путешествие, подумала, что такой холодный, но уже включающий в себя пробуждающиеся запахи завтрашней листвы, теплоту уже греющего солнца воздух бывает лишь в марте.
