Андрей знал, что Глаша разбирает ноты и иногда (если никто не подглядывает) музицирует. Для себя, наигрывая старинные романсы. Но это было иное…
— Как вам уже известно, — говорил отчим, — господин Теодор обладает даром общения с потусторонними силами, и он любезно согласился помочь тем из нас, кто нуждается в выяснении истины.
По совершенно замкнутой комнате пронесся вдруг порыв воздуха, и пламя свечей метнулось, закружилось, словно кто-то привязал ниточки к верхушкам огоньков и теперь дергал за них.
— Что это? — спросила Мария Федоровна. От волнения в словах прозвучал резкий акцент.
— Я не намерен обращаться к средствам, — сказал медиум, — к которым вы, очевидно, уже привыкли либо слышали о них. Ни погашенного света, ни блюдечек, ни таинственных голосов — этого не будет. Простите, если вы ждете от меня представления.
Медиум также говорил с акцентом. Но акцент был мягок и почти неуловим. Без сомнения, господин Теодор был иностранцем.
— Ну и слава Богу, — сказал Николай Николаевич. — Не выношу фокусников.
— Благодарю, Ваше Высочество, — сказал господин Теодор. — Однако обязан предупредить уважаемых гостей, что они должны будут хранить уважительное молчание, ибо от меня потребуется напряжение всех сил моего организма.
— Тишина, — беззвучно сказал Сергей Серафимович. Музыка звучала странно, и Андрей далее не узнавал Вагнера, словно Глаша импровизировала. Ай да Глаша, простая душа…
Господин Теодор закрыл глаза и чуть откинул голову.
Откуда-то сверху, гармонично смешиваясь с музыкой и перекрывая ее, начал литься тяжелый низкий звук, настолько низкий, контрабасный, что его ощущаешь скорее кожей, чем слухом.
Пальцы господина Теодора вцепились в край стола. Лицо его пожелтело, глаза светились оранжевым.
— Кого вы хотите услышать? — сказал отчим. — Скажите, Ваше Величество.
— О нет, — сказала императрица. — Я буду промолчать.
— Тогда подумайте.
Вдруг они услышали шаги. Тяжелые, приглушенные ковром, близкие шаги. Кто-то невидимый, остановившись у стола, тяжело вздохнул.
Мигнула и погасла одна из свечей.
— Я здесь, — произнес глухой голос.
— Кто? — неожиданно громко спросил Юсупов. — Кто здесь?
Губы господина Теодора были сжаты, глаза закрыты. Андрей мог поклясться, что в двух шагах от него дышит невидимый человек.
— Вы хотели видеть меня, маман? — спросил он.
Вдовствующая императрица потянулась в ту сторону, приподнявшись на стуле. Сидевший с ней рядом Николай Николаевич удержал ее, положив руку на плечо.
— Георгий, — прошептала императрица. — Это ты, Георгий?
И тут в центре тяжелой, непроницаемой тьмы задрожал голубой огонек, как свет далекой звезды. Он растворялся во тьме, рисуя на ней контуры человеческого тела. Все молчали, не в силах оторвать взоров от рождения фантома из тьмы.
И вот уже можно увидеть, а может, скорее почувствовать, чем увидеть, молодого человека, нежно красивого, худого, чуть сутулого. Он был столь бестелесен и хрупок, что видно было, как тяжелы его плечам обер-офицерские эполеты.
Андрей увидел, как императрица зажмурилась, словно прогоняя видение, потом резким движением убрала с плеча ладонь Николая Николаевича.
Все ждали, что она скажет. Как ни странно, центром этой сцены было не видение, не дух давно уже умершего в молодости от чахотки наследника престола Георгия, которого Андрей знал по литографиям, а Мария Федоровна, его мать. Даже в столкновении с потусторонними силами решение принимали августейшие особы.
— Как ты… как тебе там, Георгий? — спросила наконец императрица.
— Спасибо, маман, — ответил тот. — Мне одиноко, мне печально. Но я смирился, как смирились и вы.
— Его голос, — сказал Александр Михайлович. Белый адмиральский мундир казался голубым в этой странной темноте.
— Господа, — произнес Сергей Серафимович, — осмелюсь напомнить вам, что присутствие Великого князя в нашем обществе требует громадного напряжения духовных сил графа Теодора. Лишь считаные минуты покойный будет находиться среди нас. Я прошу вас задавать вопросы. Дух Великого князя может отвечать голосом. Вы готовы, Ваше Высочество?
— Я готов, — ответила тень Великого князя.
— Будет ли счастлива наша семья? — спросила императрица.
— Нет, — коротко ответил Георгий.
— Что грозит ей?
— Война, смута, — последовал ответ.
Неожиданно императрица перешла на немецкий язык. Она заговорила быстро, настойчиво. Андрей тут же потерял нить разговора, так как в их передовой гимназии вместо немецкого учили английский, а на немецкого репетитора, как делали в состоятельных семьях, у Марии Павловны денег не было.
Отчим, раскрыв небольшой блокнот, записывал что-то в него, не видя карандаша. Молодой князь Феликс Юсупов барабанил пальцами по скатерти, что недопустимо при спиритическом сеансе, — он, видно, с нетерпением ждал своей очереди.
Мария Федоровна спросила вновь, и Андрей услышал в конце фамилию Распутин с ударением на последнем слоге.
— Не мне судить о его роковой роли, маман, — сказал дух Георгия. — Лучше пускай члены семьи ответят, к чему они готовы.
— Мы готовы к действиям, — сказал Феликс Юсупов. — И я не одинок. Этот старец губит династию.
— Аликс молится на него, — сказал Николай Николаевич.
— Ники — слабый мальчик, — сказала Мария Федоровна.
— Мой брат должен осознать себя государем великой державы, а не вторым человеком в собственной семье, — произнес Георгий.
— Я уже обращался к племяннику, — сказал Александр Михайлович. — Однако Его Величество тверд.
— Я говорил с Иллиодором, — сказал Феликс Юсупов. Наступила короткая пауза, и Александр Михайлович воспользовался ею неожиданно.
— Георгий, — сказал он, — я нахожусь в недоумении и растерянности. Гурко отказывается передать «Муромцы» в ведение авиационного ведомства. Но если грядет война, это может обернуться катастрофой.
— Сандрик! — крикнула Мария Федоровна. — Ты совершенно не понимаешь, что происходит.
— Мы глядим в лицо вечности, — заявил Николай Николаевич, Мария Федоровна резко возразила ему по-немецки, и разговор опять стал Андрею непонятен.
В комнате тяжело пахло благовониями, и Андрей догадался, что запах исходит от странных свечей. Видно, не один Андрей ощущал тревожный, тяжелый запах — голоса тех, кто был в кабинете, перепутывались, сплетались, поднимались нервно, до крика.
Люди в кабинете не понимали, что их дурачат. Андрей же был в том убежден. Он прикрыл дверь — резко, так, что она хлопнула, и быстро спустился по лестнице вниз. К себе идти не хотелось, он вернулся в сад. Гости, не приглашенные наверх, расположившись вокруг стола, мирно пили чай. Было скучно и тихо.
