Андрей смотрел на Лидочку и старался найти в ней перемены — или хотя бы отражение перемен, происходящих в мире. Он как бы проверил — и в этом тоже была ревность, — на месте ли родинка на виске и так же ли правая бровь чуть выше левой.
Они еще долго просидели в том кафе и разговаривали. Они втягивались в разговор постепенно, и разговор, становившийся все более доверительным, возвращал им ощущение близости — Лидочка рассказала ему, как провела несколько дней без него, пока ждала вести из Трапезунда, как потом Ахмет нашел место на шхуне и как ужасно было это путешествие.
— Ну это зря, — говорил Андрей, — это совсем не нужно было. В море сейчас так опасно… ты же знаешь…
— Я рада, что приехала сюда.
На Лидочке было летнее платье с глубоким вырезом, открывавшим даже выемку между грудей, и в ней поблескивала капелька пота. Андрею вдруг захотелось поцеловать именно это место. И Лидочка перехватила его мысль, ее рука поднялась, закрывая вырез. Но тут же она улыбнулась и опустила руку.
— Здесь жарко, — сказала она.
— Получается, что ты моя должница, — сказал Андрей, смущенный тем, как Лидочка подсмотрела его мысль, — я тебя жду почти три месяца, а ты — две недели.
— Глупенький, какие две недели! Я чуть ли не полгода здесь прожила. Даже на твоей могиле была.
— Что? Я не понял, прости, я не понял шутки.
— Это не шутка. Я расскажу тебе все, только, если можно, не сейчас.
— Почему не сейчас?
Лидочка уже взяла себя в руки.
— Потому что это долгая история, а нам сначала надо купить ботинки. А то такие, как ты, утопленники все раскупят.
При этом слове настроение Андрея, так поднявшееся за последние минуты, рухнуло вниз, как с обрыва. Слово «утопленники», не означавшее для Лидочки ничего, кроме напоминания о собственном страхе, пока они ждали прихода миноносца, Андрею обернулось воем из открытых иллюминаторов «Измаила» и черными шариками человеческих голов на засоренном море вокруг транспорта.
— Извини, — сказала Лидочка, — я не подумала.
— Ничего.
— А это что было? Мина?
— Наверное, мина, — сказал Андрей. — Но это случилось, как раз когда искали другую мину.
— Другую?
— Но это тоже длинная история.
Андрей взял Лидочку за пальцы и, склонившись к ним, поцеловал — пальцы были прохладными, несмотря на жару.
Лидочка освободила руку и сказала:
— Здесь не принято.
— Мне плевать, — сообщил Андрей. — В конце концов, все знают, что ты моя жена.
— Кроме меня, — сказала Лидочка.
До обеда они успели побывать еще в трех магазинах. Андрей заметил, как оскудели прилавки за последние месяцы. Лидочка сказала, что так теперь везде — во всей стране. В России инфляция, и выражается она в исчезновении товаров — торговцы, ожидая будущих подорожаний, припрятывают товар, а промышленники не спешат поставлять его, тоже ожидая подорожания. Всем, кто что-то делает или продает, подорожание выгодно. А денег у тех, кто работает, больше не становится. И все понимают, что революция будет снова, только еще более кровавая и жестокая — уж очень народ разочарован в первой революции.
Андрей вполуха слушал ученические рассуждения Лидочки. В будущую новую революцию он не верил — наступала острая реакция на переживания этого утра, голова болела, движения стали какими-то замедленными, словно он продвигался в воде. Даже наклоняться, чтобы примерить ботинки, было трудно.
А еще хуже стало за обедом, особенно когда Ахмет уговорил его заказать по старой памяти шампанское. Он громко поспорил с Лидочкой, кто платит за обед, а у Андрея стала кружиться голова, и ему казалось, что он слышит, как совсем близко, внутри его, работает машина «Измаила», и он снова стоит в коридоре возле каюты, в которой разоружают адскую машину…
Лидочка почувствовала, что Андрею не по себе, и сказала, что надо вернуться в гостиницу. Андрею пора отдохнуть. Ахмет хотел было, чтобы они остались и выпили еще кофе, но Андрей согласился с Лидочкой — он был ей благодарен.
Они отошли довольно далеко от гостиницы, на улице не было видно ни одного извозчика — пришлось брести пешком, стараясь держаться в тени деревьев.
Навстречу им ехал извозчик.
В коляске сидел крестьянский сын Иван Иванович. При виде Андрея он пригнулся. Андрей догадался — схватился за злосчастный чемодан со своими контрабандными сокровищами.
Андрей хотел было засмеяться и рассказать друзьям о том, как они с Иваном Ивановичем тащили по морю проклятый чемодан, но извозчик уже уехал, а сил начинать рассказ не было.
— Сейчас, — сказал Ахмет, — он отвезет и вернется за нами.
— Нет, он не вернется, — сказал Андрей.
— А ты откуда знаешь?
— Иван Иванович заплатит ему любые деньги, только чтобы не вернулся и не сказал нам, куда он его отвез.
— Ты его знаешь?
— Мы вместе копали в Трапезунде и тонули на «Измаиле».
Еле живыми они добрели до гостиницы. Первым делом они ополоснули лица и руки в саду, где был устроен рукомойник. Здесь, под сенью больших деревьев, было прохладнее, и Андрею даже показалось на мгновение, что он сможет обойтись без сна. Но Лидочка знала лучше.
— Мертвый час, — объявила она, как в киндергартене. — Господа, мертвый час!
— Целый час? — обрадовался Андрей.
— Через час я вас бужу, мальчики, — сказала Лидочка. — Нам еще нужно о многом договориться, прежде чем Ахмет уедет.
Они поднялись на второй этаж.
— Вот наш номер, — сказала Лидочка.
Номер был таким же, как у Ахмета, — двухспальная широкая кровать, плетеные кресла и столик.
Лидочка быстро стала разбирать кровать.
— А ты где живешь? — спросил Андрей. Язык действовал с трудом. Глаза закрывались. Его покачивало, потому что «Измаил» еще не утонул, он несся по волнам к Батуму.
— Здесь же, — сказала Лидочка.
— Но я буду толкаться, — сонно пробормотал Андрей.
— Я не хочу спать, — сказала Лидочка.
Андрей не стал спорить.
— Отвернись, — сказал он, — мне надо раздеться.
— Я погуляю в саду, — сказала Лидочка.
— Спасибо, — сказал Андрей, которому не терпелось, чтобы Лидочка ушла — при ней ему неловко было раздеваться.
Андрей сел на край кровати, снял ботинки и уже не помнил, как раздевался дальше, — его начало укачивать… он снова был на транспорте, и надо было вырваться оттуда, чтобы не утонуть, как все остальные… сон был тяжелым, неровным, потным…
Андрей проснулся только вечером. И ему показалось, что он совсем не выспался, хотя проспал более трех часов.
