Он вошел в здание.
— Зачем вы предложили его ждать, Ахмет? — укорила его Лидочка.
— Сам не знаю, — ответил Ахмет. — Такой вот я соглашатель. Все-таки у нашего Коли неприятности. А береговая артиллерия осталась без прицелов.
— Мне он совсем не нравится, — сказала Лидочка Андрею, видно, хотела развеять могущие возникнуть подозрения. — Честное слово. В нем есть что-то от фата.
Коля выбежал из комендатуры.
— Этого господина нет — и вообще никого нет. Они, видите ли, обедают. Как будто не война, — сообщил он, садясь рядом с Ахметом. — Будут только в два. Кстати, я смертельно голоден. Я даже не позавтракал утром из-за этих мерзавцев. Запороть бы их всех!
— И патронов не жалеть, — дополнил Ахмет. — Где прикажете обедать?
— Где хочешь.
— Мы ехали в Массандру. Ты с нами?
— Если к двум привезешь обратно.
— Будет сделано, господин Гамлет, — сказал Ахмет.
Коля поморщился.
— А ты кого возишь на этот раз? — спросил он.
— Важных шишек.
— Лучше бы пошел в армию, чем прислуживать.
— Мы, татары, люди маленькие, — сказал Ахмет.
Андрей не стал вмешиваться в разговор. Видно было, что Ахмет не склонен откровенничать.
Они обедали в небольшом кафе над морем. Вышло солнце, стало тепло, но не в тени. Коля немного успокоился и даже надеялся уже, что, когда вернется, застанет своих дезертиров на месте. Он все смотрел на Лидочку, и Андрею это было неприятно. Но Лидочка тщательно избегала его взглядов.
— Ты в больницу сегодня поедешь? — спросил Ахмет. — Я тебя могу отвезти.
— Я вчера был, — сказал Андрей.
— Чего ж молчишь? — сказал Ахмет. — Ты с ней разговаривал?
— Разговаривал. Только контрабандой. Она не хочет со следователем говорить. Ждет отчима. Боится ему повредить.
— Слушай, самое важное, — сказал Ахмет, — она их видела?
— Видела, но не узнала. Там темно было, наверное.
— О чем ты говоришь? — спросил Коля.
— Ты не понял? О Глаше. Все думают, что она без сознания, и ждут, когда она придет в себя.
— А почему она без сознания?
— Ты ничего не знаешь? — удивился Андрей.
— О чем я должен знать?
— Что моего отчима ограбили, что было нападение!
— Еще чего не хватало! Почему никто мне ничего не говорит? Лида, мы же виделись с вами три дня назад, как я приехал. Почему вы мне не сказали?
— Мы так мало говорили, — сказала Лидочка, оробев. Она отыскала под столом пальцы Андрея и схватилась за них, как ребенок.
— Все в Ялте знают, — сказал Андрей. — Мы тоже думали, что ты знаешь.
— Я не в Ялте. Я в Феодосии. Расскажите по-человечески, что произошло?
Андрей рассказал. Он рассказал скупо, как о давно прошедшем событии.
— Да… — сказал Коля наконец. — Куда катимся? Человеческая жизнь теряет цену.
Андрей смотрел на море. Далеко по горизонту серым силуэтом двигался военный корабль. Он вспомнил, как спорили два грека по дороге из Алушты.
— Видишь? — спросил Андрей Лидочку.
— Они на учения ходят из Севастополя, — сказал Коля. — Патрулируют берег.
На фоне серого силуэта образовалось махонькое ватное облачко. Рядом с ним — другое.
— Учебные стрельбы, — сказал Ахмет, которому тоже хотелось показать свою образованность.
Облачка поплыли вверх, образуя зонтики, как бы стараясь слиться с облаками в небе. Издалека донесся тяжелый гул.
— Смотрите! — Лидочка обернулась к Ялте, что полукругом расстилалась слева внизу. В скоплении домиков недалеко от набережной поднимался черный, расширяющийся кверху столб дыма. Затем, ближе к порту, — второй.
— Что это?
— По-моему, это стреляют, — сказал Ахмет. — По-моему, это не учебные стрельбы.
— Значит, это не наш корабль?
Лидочка вскочила.
— Турецкий, да?
— А что же наши? Что же они смотрят? Этого не может быть. — Андрей смотрел, как новое облачко образовалось возле силуэта корабля, и ждал новой волны гула, ждал с любопытством, зная заранее, как человек, кинувший камень с обрыва, что сейчас снова в Ялте поднимется черный взрыв. И старался угадать — где. Он не угадал. Рвануло куда ближе к порту.
— Ну поехали, поехали же! — умоляла Лидочка.
— Может быть, переждать здесь? — спросил Коля. — С нами дама. И мы не знаем, сколько продолжится обстрел.
Но его не слушали.
Когда они въехали в город, корабль уже скрылся за горизонтом. Двухэтажный дом горел, и из него выносили вещи. В порту был разрушен склад — над ним поднимался черный маслянистый дым. Лидочка попросила остановить у здания порта. Они побежали внутрь. Там была бессмысленная суматоха, звонки по телефонам, споры. Двое матросов ввели третьего, раненого, у него была в крови щека, и он прижимал к груди кое-как обмотанную вафельным полотенцем руку.
Кирилл Федорович был на месте, он велел Лиде спешить домой и успокоить маму. От облегчения Лидочка начала плакать. Они повезли ее домой. Ахмет попрощался и уехал.
Став свидетелем бурной сцены возвращения домой дочери, «которую уже не ждали», Андрей хотел вернуться к себе, но Евдокия Матвеевна уговорила его вынести топчан в небольшой сад сзади дома, и там он лег. Андрей был благодарен Евдокии Матвеевне. Ему никого не хотелось видеть. Он лежал, прищурив глаза, и смотрел сквозь осеннюю листву на солнце. Потом незаметно заснул. А проснулся, когда уже был вечер.
После ужина он, помаявшись в нерешительности, спросил Лидочку:
— Ты не обидишься, если я сегодня попрошу у Евдокии Матвеевны твоей руки?
Лидочка удивилась. Захлопала ресницами, как ребенок, которому обещают поездку на рождественскую елку, а может, в цирк.
— Ой, что ты! — сказала она. — Сейчас?
— А ты возражаешь?
— Я совершенно ни капельки не возражаю, — сказала Лидочка решительно. — Но сейчас такое время, что ничего не известно.
— Именно поэтому я не хочу откладывать.
Лидочка взяла его за руку и повела в залу, где мама накрывала на стол.
— Мама, — сказала она, — папа уже встал?
— Иду, — отозвался Кирилл Федорович. — Иду, иду. — Он был в халате и шлепанцах. — Это был немецкий линейный крейсер «Гебен», — сказал он. — Прорвался из Босфора. Наши линкоры ведут преследование. Сегодня-завтра с ним будет покончено.
— Папа, погоди, — сказала Лидочка, — Андрей хочет сказать важную вещь.
Отец не заметил, что они стоят держась за руки. Но Евдокия Матвеевна заметила. Она смотрела на сплетенные пальцы.
