— Все, поехали! Больше мне здесь делать нечего.
Слово «мне» прокурор выделил, словно так можно было отгородиться от происшедших событий.
Глава одиннадцатая
Первой из точки исполнения выехала серая «Волга».
Григорьев кособочился рядом с водителем в прежней позе, а Буренко вольготно лежал сзади, беспрепятственно задрав на сиденье согнутую ногу, потому что Ромов, белея пластмассовыми зубами, придерживал тяжелую створку ворот и прощально помахивал поднятой до уровня плеча ладошкой. За рулем теперь сидел Викентьев, так как шестой номер спецгруппы «Финал» Петя Шитов прогревал двигатель белого медицинского «рафика» с матовыми стеклами и грибообразной трубой вытяжной шахты на крыше.
— А Иван Алексеевич как же? — спросил Попов, которого Сергеев посадил вперед, подальше от зловещего брезентового свертка.
— Тут заночует, — отозвался майор. — Боится к старухе среди ночи приходить… У него здесь и раскладушка, и матрац, и бельишко…
«Рафик» выкатился из первого бокса и скользнул за ворота, мимо улыбки и прощального жеста первого номера.
— Я б здесь ни в жизнь не остался, — убежденно сказал Сивцев, сидящий напротив Сергеева по другую сторону носилок. — Ни за какие деньги!
— И за тысячу? — хмыкнул Шитов.
— Ни за сколько. Уж лучше на кладбище переночевать.
Попов погрузился в полудрему, и голоса сержантов, вяло обсуждавших сравнительную опасность живых и мертвецов, доносились до него, как сквозь слой ваты.
Труповозка ходко промчалась по пустынному Магистральному проспекту, пронизала спящие кварталы Северного микрорайона и неслась дальше, в темень, где раскинулось городское кладбище, принимавшее ежедневно сорок-пятьдесят, а в промозглые осенние дни, когда обостряются хронические заболевания и вспыхивают неизбежные эпидемии гриппа, до восьмидесяти-ста постояльцев.
Вопрос о строительстве необходимого миллионному городу крематория стоял давно и, как большинство вопросов, не решался, кварталы могил росли быстрее, чем городские новостройки, отхватывая новые гектары пахотных земель у некогда богатого, но в последние годы захиревшего совхоза «Пригородный». Здесь был свой центр и свои окраины, престижные и бросовые районы, своя архитектура, свои порядки, свой уклад… Социальное неравенство после смерти проявлялось так же, как и при жизни, даже нагляднее.
Несколько лет назад на Аллее Славы с почестями похоронили бывшего областного начальника, осужденного по нашумевшему «торговому» делу и умершего в колонии. Эта история попала в газету и на телеэкраны, разразился скандал, устроители и участники пышных похорон были показательно лишены должностей и партийных билетов, а сам скандалиозный покойник перенесен чуть в сторону от праха не потерявших при жизни официального уважения мертвецов, оставшись, впрочем, в престижном центральном квартале.
Заодно с бывшим начальником пострадал и неизвестный широкой общественности кавказский человек, который ответственных должностей не занимал, под судом и следствием не состоял и умер тихо, не привлекая ничьего внимания, но уже после этого позволил себе воплотиться в скульптуру из чугуна, выполненную в натуральную величину, и усесться на высокий постамент в непринужденной, даже несколько вальяжной позе.
Волна возмущения обойти его, конечно же, не могла, мгновенно окрестила усопшего не то крупным цеховиком, не то вором в законе, и чугунную фигуру с непропорционально короткими ногами и большой головой огородили огромным жестяным щитом с грубо намалеванной схемой Северного кладбища. Щит быстро проржавел, за ним столь же быстро образовалась свалка, и только через пять лет чугунного цеховика освободили, успокоив общественное мнение тем, что постамент укорочен на полметра. Памятник и вправду казался ниже — то ли действительно опустили, то ли сказывался психологический эффект восприятия после пятилетнего осквернения.
Все эти страсти разыгрывались в центральной части кладбища, рядом с конторой, куда и вело сворачивающее налево шоссе, но Шитов поехал прямо, по накатанному проселку. Местные власти несколько раз перекрывали эту дорогу стальной трубой или вкапывали рельсы, и Викентьев немало походил по исполкомовским и коммунхозовским коридорам, чтобы законным путем устранить препятствие. Но найти концы ему так и не удалось: в многочисленных кабинетах никто не брал на себя ответственность за самодельный шлагбаум. Плюнув, Викентьев дал пятерку шестому номеру, и тот, пригнав бульдозер, за пару минут своротил трубу, а в другой раз выкорчевал рельсы.
Сейчас «РАФ» беспрепятственно проехал на территорию кладбища, оказавшись в северо-восточном квадрате, самом отдаленном от здания администрации и домика сторожа. Новый район. Обычная степь с небольшими, еще рыхлыми холмиками, лишь изредка фары выхватят пирамидку стандартного жестяного обелиска. Впрочем, роскошных мраморных склепов здесь не будет никогда — это бедные кварталы. Окраина есть окраина…
По неровной дороге труповозка углубилась в город мертвых, скатилась в ложбину, заваленную горами мусора: каркасами венков, почерневшими бумажными цветами, обрезками полусгнивших досок. Шестой номер был здесь днем и потому уверенно находил нужные повороты и затормозил тоже там, где требовалось: у узкой глубокой ямы с осыпающимися стенками.
Все произошло очень быстро. Федя Сивцев поднял заднюю дверь фургона, выдвинул носилки навстречу подоспевшему Шитову и, выпрыгнув наружу, подхватил их со своей стороны. Через мгновение шестой и пятый номера оказались у ямы и синхронным движением вывалили брезентовый сверток в черную щель. Раздался глухой удар, посыпалась земля. Сержанты загребали прямо носилками, словно огромной лопатой с четырьмя ручками.
— Что, инструмента нет? — зло спросил Сергеев и выругался.
— Да так быстрее, — отозвался Шитов, но все-таки сходил за лопатой.
Попов подумал, что если бы Кадиев был лодырем и прогульщиком или даже самым последним пьяницей и бродягой, схоронили бы его пристойней: при дневном свете, пусть в грубом, из неструганых досок, но в гробу, с каким-никаким сочувствием и напутственными словами. Став Удавом, он поставил себя за пределы человеческих отношений.
В изголовье засыпанной ямы шестой номер воткнул табличку с надписью: «Неизвестный мужчина». Сев за руль, он вытер руки куском ветоши и буднично сказал:
— Все, одним гадом на свете меньше.
Попова покоробило, но вдруг он совершенно отчетливо понял, что больше имя Удава не появится в оперативных сводках и спецсообщениях: он не захватит заложников, не уйдет в побег, никого не изнасилует и не убьет. Сквозь тупое оцепенение он почувствовал облегчение и, повернувшись к Сергееву, бодро сказал:
— Ну что, по домам?
Тот посмотрел внимательно и подмигнул.
«РАФ» ехал по городу — обычная санитарная машина, развозящая выполнивших ответственную, тяжелую и нервную работу, усталых и оттого молчаливых людей.
Валентина привыкла к заполночным возвращениям мужа, а к отгулам — нет и потому удивилась, что он не поднялся по будильнику. Валера отошел от болезненного сна только к обеду, но чувствовал себя бодрым и отдохнувшим. Происшедшее накануне против ожидания не тяготило его, как будто привиделось во сне или происходило с кем-то другим. Он провел день в непривычном безделье, а к вечеру жена послала за хлебом и молоком. Хлеб Валера купил и под мелким моросящим дождем обошел молочные магазины, так как последний раз ходил за продуктами года три назад и не знал, что все молочное раскупают еще до десяти утра.
