Из телевизора раздался голос: «Добрый вечер, говорит Джон Баррет из отдела новостей Шестого канала. Мы выйдем в эфир на Шестом канале в пять тридцать...»
Карл бросился к мольберту, сравнил глаза на экране телевизора с глазами, нарисованными на холсте. Они были...
Что это? Какой-то старикашка стреляет в людей? «...Мы получили сообщение о человеке, в знак протеста открывшем огонь по случайным прохожим и полицейским...»
Карл стоял и смотрел, как пистолетные выстрелы обращают людей в беспорядочное бегство.
»...и о женщине, умершей в зоопарке, по всей видимости, от сердечного приступа».
На экране снова появился Джон Баррет, в рубашке с засученными рукавами, на фоне отдела новостей.
«Все это и другие сюжеты смотрите через полчаса в выпуске новостей Шестого канала в пять тридцать».
Блок рекламных роликов.
Карл выключил телевизор, уставился на погасший экран и выругался.
Джон отложил пульт дистанционного управления телекамеры, поднялся с табурета и выругался.
Тина Льюис в своем офисе за закрытой дверью тихо говорила в телефонную трубку:
– Я побеседовала с Джоном Барретом. Он сказал, что пока никаких новых обстоятельств в деле о смерти его отца не появилось. Нет... Он не упомянул ни о каком полицейском расследовании. Да, я дам вам знать.
Она положила трубку и вернулась к работе, Мартин Дэвин положил трубку и прошел по коридору к кабинету губернатора. Мисс Роудс, секретарша губернатора, доложила о его приходе и знаком пригласила войти.
Вилма Бентхофф, деятельный организатор избирательной кампании, уже разложила на столе губернатора несколько новых эскизов плакатов.
– Как идет сражение? – спросил Дэвин. Губернатор был доволен.
– Мы утираем Уилсону нос, вот как идет сражение! Посмотри-ка на это!
Дэвин обошел стол, чтобы взглянуть на новые произведения искусства. Фотографии и рисунки дышали благородством, привлекали взгляд, даже были превосходны – и на них Хирам Слэйтер, несомненно, казался много крупнее и значительнее, чем в жизни.
Вилма Бентхофф доложила:
– Первичный анализ ситуации показал, что большинство людей отождествляет с волнующими их проблемами Хирама Слэйтера, а не Боба Уилсона – особенно в области гражданских прав и в вопросах охраны окружающей среды.
Дэвин рассмеялся:
– Разве мы ожидали другого? УправлГя имиджем, управляешь высокими сферами. Жаль, мы не можем высечь портрет губернатора на склоне горы Бланшар.
Бентхофф с удовольствием сообщила:
– Что ж, возможно, мы сделаем и это. Взгляни-ка сюда. Хм-м. Плакат с изображением горы Бланшар, а при ближайшем рассмотрении здесь можно различить лицо губернатора, умело замаскированное в очертаниях расселин, ледников и трещин. Надпись под картинкой гласила: «Слэйтер – окружающая среда».
Дэвин простонал в комичном разочаровании:
– О-о-о... а я-то думал поразить вас оригинальной идеей! Вилма вытащила несколько пробных фотографий.
– А теперь, чтобы сделать акцент на семейных ценностях жизни...
Дэвин взял у Вилмы снимки. Семейные фотографии. Губернатор со своей седовласой женой Эшли и двумя младшими детьми, Хэйли и Хайяттом.
– Ну как, разве не типичная американская семья?! Слэйтер криво усмехнулся:
– Картонная семейка, если хотите знать мое мнение! Хэйли ни когда так не одевается... а посмотрите на Хайятта! Он так причесан! Его даже не узнать!
Вилма шутливо похлопала губернатора по руке.
– Ну-ну! Все вы выглядите премило! Это пойдет на «ура»,поверьте!
– Что ж, по крайней мере, мы в кои-то веки выглядим счастливыми... Слэйтер потряс головой. – Иногда это хуже зубной боли, но они делают это для меня.
– Имидж – это все, господин губернатор, – напомнил Дэвин.
– Имидж – это все, – согласился губернатор, откидываясь на спинку кресла и переключаясь на мысли о будущем успехе _ результаты опроса обнадеживают. Количество наших сторонников возросло на пятнадцать процентов с тех пор, как мы начали рекламную кампанию, – так что не говорите мне, что люди ничему не учатся, уставившись в телевизор!
Дэвин хихикнул.
– Не беспокойтесь, сэр, я этого не скажу. Губернатор посмотрел на Бентхофф.
– Итак, давайте ознакомимся с последней информацией, касающейся предвыборного митинга в Сперри.
Бентхофф вручила копии документов Слэйтеру и Дэвину.
– Они готовы принять вас, сэр, через две недели. Думаю, там будет полно народу и, конечно, представители прессы. После митинга состоится пресс-конференция, я получила подтверждение от местной телестудии в Сперри плюс от четырех крупных информационных агентств из нашего города. Я вылетаю туда завтра, чтобы провести предварительную работу среди бизнесменов. Местные организаторы митинга не получают от них достаточной поддержки.
Губернатор нахмурил лоб и кивнул.
– Да, надавай им по заднице, будь добра! Восточная часть штата – не другой мир, что бы они там ни говорили; я по-прежнему являюсь их губернатором, и им надо действовать совместно со всеми нами. – Губернатор пробежал глазами письмо из Сперри, с расписанием перелетов и графиком выступлений. – Ладно, по крайней мере, там не будет никаких сумасшедших пророков.
Хирам Слэйтер порылся в бумагах на столе.
– Так, сейчас начало шестого. Рабочий день можно считать законченным. Потом он остановился и на миг задумался. – Но странно, что мы до сих пор так ничего и не узнали о смерти пророка, несмотря на связь его сына со средствами массовой информации...
– И никто не узнал. Полагаю, большинство граждан нашего штата не знает об этом... и никогда не узнает.
– Вот и замечательно. Нам надо, чтобы люди думали обо мне и только обо мне, верно?
– Я прилагаю к этому все усилия, – сказала Бентхофф.
– Я рад, что мой маленький посланник Божий не получил больше внимания, чем получил.
Дэвин на миг отвел взгляд в сторону.
– И я тоже, сэр. Я тоже рад.
Карл пообедал с Мамой Барретт сразу после пятичасового выпуска новостей и вернулся в мастерскую Папы Барретта как раз вовремя, чтобы успеть к семичасовой программе. Теперь он набросился на холст, на этот портрет с возрастающим раздражением. Где, черт побери, прячется этот человек? Кто он такой?
Лицо на холсте оставалось безжизненным. Оно было красивым, внушительным, выразительным... но безжизненным – безжизненным, как экран выключенного телевизора, «А чего я, собственно, ожидал? – подумал Карл. – Я смотрю не на отца – я смотрю на бездушный аппарат. И отец тоже не смотрит на меня. Между нами стоит аппарат, всегда стоит. Даже когда мы сидим в одной комнате, за одним столом, он всегда стоит между нами. Отец разговаривает со мной так, словно говорит в камеру. Он считывает слова с телесуфлера в своей голове. Мой отец – телевизор. Да, автомат, который выражает любовь шаблонными словами из телесценария, а участие – или отсутствие оного – обтекаемыми фразами или извинениями».
