Джон опустил взгляд на плащ, который по-прежнему держал на коленях.
– И я сказал: «Я прямо как Папа», поскольку... то, что я делал, когда ты вошел... всегда делал твой дедушка, постоянно, так часто, что просто сводил меня с ума. – Он посмотрел на Карла. – И теперь я спрашиваю себя: не превращусь ли я в конце концов в подобие дедушки – в пророка, который не может не говорить? И... я не хочу этого, и меня пугает то, что со мной происходит.
– А если это Бог? – спросил Карл. Джон обдумал вопрос, потом – усталый, расстроенный, подавленный – снова перевел взгляд на кофейный столик.
– Ну... я бы, наверно, предпочел это, чем... э-э...
– Но разве бабушка не сказала, что Господь говорит с тобой?
Джон вспомнил Мамины слова.
– Это было бы неплохо. Возможно, тогда мы смогли бы обсудить с Ним все происходящее; возможно, я смог бы договориться о том, чтобы вернуть свой рассудок.
– Но... все эти вещи, которые ты видел, и все, что ты говорил сегодня... Папа, это же все правда, – убежденно сказал Карл.
Джон раздраженно взглянул на него.
– Сын... целую торговую улицу засасывает в черную трубу... пылесоса?
– Но, может, это что-то означает? Джон кивнул, вспомнив.
– Кажется, именно ты истолковал видение. Люди бегут от уничтожения и смерти или что-то вроде...
– А то, что ты говорил сегодня... Ты ведь веришь в это, правда? Ты плакал, папа. Конечно, веришь. Ты говорил то, что думал.
Теперь уже Джон уставился на Карла.
– Ты... э-э... тебе хочется, чтобы это был Бог? Карл обдумал вопрос, но смог лишь отвести взгляд в сторону, не в силах ответить.
– Ну же, говори, – подогнал его Джон. – Тут нечего стесняться. Я ни в чем тебя не обвиняю.
Карл снова повернулся к отцу и сказал очень громко, почти крича:
– Разве ты ни во что веришь?
– Ну... конечно, верю. Я верю в Бога.
– Так расскажи мне о Нем. Где Он? Заботится ли Он о нас? Интересуется ли хотя бы нами?
– Я не знаю, Карл.
Карл указал рукой на город.
– Им ты говорил другое.
– Ох, брось. То, что я говорил им, было просто... В общем, я не знаю, что это было.
Глаза Карла наполнились слезами:
– Так ты сам веришь в то, что говорил им, или нет? Вынужденный задуматься над вопросом, Джон осознал ответ. Конечно, он верил. Каждое слово, произнесенное им сегодня, было его собственным. Эта боль жила в его сердце, эти мысли жили в его сознании, эта убежденность жила в его душе. Но все они были погребены так глубоко и преданы забвению так давно, что их внезапное пробуждение застало его врасплох. Джон ответил, и сам удивился своим словам:
– Да, Карл, ладно, я верю. Верю в каждое слово. – Потом он добавил: – Я просто не понимаю, что вызвало все это. Глаза Карла потеплели, когда он ответил:
– Возможно, Бог говорит с тобой!
– Эй, постой, постой! Послушай, все сказанные сегодня слова взяты из Библии. Я изучал все это в церкви, и это сидит у меня в голове, прячется где-то в моем подсознании. Поэтому я не сказал бы, что Господь сегодня вечером ниспослал мне откровение в сверкании молнии. Карл кивнул в сторону города.
– Тогда зачем ты говорил им все это? К чему? И что делал дедушка?
Некоторое время Джон напряженно искал ответ.
– Карл... мне нужно время, чтобы все обдумать. Человек, испытавший подобное, не может так вот просто – бац! – и выдать готовый ответ на все. – С большим сомнением он продолжал: – А что, если это действительно Бог? Я имею в виду... я даже не в состоянии постичь это разумом. Можешь представить себе, каково это: однажды идешь по улице, заворачиваешь себе спокойненько за угол и – бац! – наталкиваешься прямо на Бога. Понимаешь, надо думать, что говорим.
В любое другое время предположение о возможности столкновения нос к носу с живым Богом вызвало бы смех и куда менее серьезное обсуждение. Но сейчас, здесь и сегодня, оно потрясло до потери дара речи. А что, если?.. Что, если?..
– Но разве ты не знал Бога прежде? – решился нарушить молчание Карл. – Ты ведь ходил в церковь с бабушкой и дедушкой все те годы.
Джон лишь покачал головой.
– Я не знаю, Карл. Послушай, может, я виноват, может, я не уделял Богу достаточно внимания, но сейчас все совсем иначе. В церкви мы говорили о Нем, пели о Нем, читали о Нем, давали свидетельства о Нем, мы переживали сильный душевный подъем и кричали «аллилуйя»... Но что бы мы сделали, если бы Бог вдруг вошел в дверь, и мы встретились бы с Ним лицом к лицу? Одно дело чувствовать солнечный свет, но другое дело упасть на раскаленное солнце.
– Ты боишься Его? – совершенно серьезно спросил Карл.
– А ты не боялся бы? Карл подумал.
– Я не знаю Его, и сию минуту чувствую себя довольно слабым и незначительным. Да, пожалуй, боялся бы. Джон снова опустил взгляд на Папин плащ.
– Но я верю в Него, Карл, и если ты будешь настаивать, я скажу тебе, что верю во все, что учил в церковной школе и церкви. Просто я надолго задвинул это в дальний уголок сознания и сейчас еще не вполне уяснил для себя все... кроме одной вещи, и на сегодня это единственное, что я могу сказать тебе: поскольку я верю в Бога, я верю в то, что за добро, за справедливость стоит бороться. Иногда немного трудно – по крайней мере, для меня – четко сформулировать понятие справедливости, но я верю: бороться за нее стоит, и, думаю, Богу угодно, когда мы за нее боремся.
Глаза Карла снова наполнились слезами.
– Хорошо. Пока мне этого достаточно. Спасибо.
На следующий день, став перед чистым холстом, Карл поймал вдруг себя на том, что рисует. Деревья. Лесной пейзаж. Ручей. Большой клен Мамы Баррет, видный из окон мастерской, как раз являл апофеоз красного, золотого и желтого и сегодня потряс Карла: это и есть красота. Вчера он не увидел бы ее. Красота была неуловимым понятием, расплывчатым, непостижимым идеалом, мифом, порожденным тщетными желаниями. Но сегодня красота явилась ему. Она действительно была здесь, сама в себе и сама по себе. И прежде чем она ускользнет от него или снова станет недоступной его взгляду, он спешил запечатлеть ее на холсте кистью.
В воскресенье во второй половине дня Джон позвонил Маме Баррет, чтобы договориться о встрече с глазу на глаз, когда они могли бы поговорить без вмешательства посторонних.
– А что, если прямо сейчас? – спросила она.
– Карл дома?
– Нет, он ушел на весь день. Какие-то его друзья-художники хотели встретиться с ним, так что я не ожидаю его до самого вечера.
– А как же вечерняя служба в церкви?
– Ты для меня важнее, сынок. Приезжай.
Джон немедленно приехал, и они с Мамой сели за все тот же круглый стол в гостиной, за которым часто собирались семейные советы.
