«Никаких стычек, – уговаривал себя Маршалл. – Ничего, что могло бы уколоть или ранить ее. Пусть говорит, нужно дать девочке выговориться, высказать свои чувства, и не быть к ней строгим. Любить ее такой, какая она есть, дать ей возможность быть самой собою, не отталкивать ее».
Уму непостижимо, но его любовь к ней всегда выражалась в раздражении, гневе и колких словах. Единственным желанием отца было достичь контакта с дочерью, завоевать ее расположение, но до сих пор это ему не удавалось сделать.
Ну, Хоган, попытайся, попытайся еще и уж постарайся хоть на сей раз ничего не испортить.
Свернув налево, он увидел прямо перед собой университет. Вайтмор-колледж выглядел, как большинство американских университетских городков, – красивый, с солидными зданиями, которые с первого взгляда убеждали вас в учености тех, кто их населял. Широкие аккуратно подстриженные газоны пересекались мощеными камнем дорожками. Громадные валуны, кусты и статуи украшали зелень газонов. Все было так, как и подобает хорошему колледжу, включая автостоянку. Маршалл поставил машину и отправился искать Стьюарт Холл, в котором размещался психологический факультет. Там сегодня проходила последняя лекция Санди.
Вайтмор был частным колледжем, основанным в начале двадцатых годов каким-то богачом, пожелавшим оставить о себе память. Судя по старым фотографиям, некоторые из краснокирпичных зданий с белыми колоннами фасадов стояли здесь с самого основания университета. Они были памятником прошлому, стоящему на страже будущего.
Летом здесь было относительно тихо и спокойно. Какой-то студент младших курсов, кидавший «летающую тарелку», указал Маршаллу дорогу, и он свернул налево. В дальнем конце тополевой аллеи он нашел Стьюарт Холл, внушительное здание, по архитектуре напоминающее европейские соборы: с башенками и аркадами. Пройдя через большую двойную деревянную дверь, Маршалл оказался в просторном вестибюле. Звук захлопнувшейся за ним двери, отразившись от сводчатого потолка и гладких стен, отозвался громовым гулким эхом, и Маршалл подумал, что наверняка его услышали во всех аудиториях.
Он стоял в раздумье. В трехэтажном здании было более тридцати лекционных залов, и Маршалл не представлял, где ему искать Санди. Он двинулся по длинному коридору, стараясь не стучать каблуками. Похоже, тут нельзя было даже икнуть.
Санди училась на первом курсе. Они переехали в Аштон, опоздав к началу учебного года, и теперь девушка занималась дополнительно, наверстывая упущенное. Но главное, это был подходящий момент для того, чтобы войти в новую жизнь. Она еще не определила для себя основной предмет: присматривалась, проходя подготовительный курс. Какое место во всем этом занимала психология самопознания, Маршалл понятия не имел, но они с Кэт решили не давить на Санди.
Откуда-то извне в гротоподобный коридор доносились отзвуки лекции, громкие, но неразличимые слова, произносимые женским голосом. Маршалл решил идти на этот голос. Миновав несколько дверей с черными номерными табличками, фонтанчик для питья и тяжелую каменную лестницу с чугунными перилами, ведущую наверх, он остановился у двери с номером 101. Теперь слова доносились до него более отчетливо.
«… Итак, если вы принимаете простую онтологическую формулу: я думаю, значит я существую, это будет ответом на наш вопрос. Но быть – не предполагает иметь слысл…»
«Ах, вот что! Да тут больше пахнет заумью, которая Доставляет удовольствие слушателю и с помощью которой можно блеснуть академическими познаниями, но больше этот вздор ни на что не годится, – язвил про себя Маршалл. – Психология. Если бы все эти „промыватели мозгов“ могли для разнообразия до чего-нибудь договориться, от этого была бы польза. Прежде Санди оправдывала свою сопливую позицию ужасом, пережитым во время рождения. Ну, а что было потом? Плохо ее учили сидеть на горшке? Ее новое занятие – самопознание, вернее, самопоклонение, ее собственная персона. Она и так всегда была слишком занята собой, теперь ее учат этому в университете».
Он заглянул в чуть приоткрытую дверь и увидел просторный амфитеатр – ряды скамеек круто поднимались вверх – и на небольшой кафедре, на фоне черной доски – женщину, профессора, читающую лекцию.
"…смысл вовсе не обязательно берет начало в мышлении, как некоторые утверждают. "Я" вовсе не то же самое, что разум. И разум, фактически, подавляет существование "я", тормозит самопознание…"
Вот это да! Почему-то Маршалл ожидал увидеть пожилую тощую даму с пучком на затылке, в роговых очках и с блестящей цепочкой вокруг шеи. Но к его глубокому удивлению, профессор скорее подходила для рекламы губной помады или журнала мод: светлые длинные волосы, стройная фигура, выразительные темные глаза. Она слегка щурилась, но явно не нуждалась в очках ни в роговой, ни в какой другой оправе.
Затем Маршалл заметил в передних рядах сияние копны темнорыжих волос. Он узнал Санди, внимательно слушающую и что-то тщательно записывающую. Удача! Найти ее оказалось нетрудно. Он решил проскользнуть в зал и дослушать лекцию до конца. Это поможет ему понять, что изучает Санди, и найти тему для разговора с дочерью. Стараясь не шуметь, Маршалл примостился на свободное место в последних рядах.
Вот тут все и началось. Словно некий радар в голове профессора неожиданно уловил его присутствие. Она повернулась в сторону Маршалла и окинула его внимательным взглядом. Он вовсе не собирался привлекать к себе внимание, но теперь вся аудитория разом повернулась к нему. Маршалл оцепенел. Женщина пристально смотрела на него, казалось, она изучала его лицо, как будто оно ей было знакомо, словно она пыталась вспомнить кого-то. Выражение, появившееся на ее лице, заставило Маршалла вздрогнуть. Ее взгляд пронзил его, как удар ножа. Выражение глаз профессора было, как у разъяренной тигрицы. От непонятного, неясного страха у него перехватило дыхание.
– Что вам угодно? – спросила лектор, и единственное, что видел Маршалл перед собой в эту минуту, были ее пронзительные, полные злобы глаза.
– Я жду свою дочь, – ответил он вежливо.
– Не могли, бы вы подождать за дверью? – произнесла она тоном, не допускающим возражений.
Маршалл снова очутился в коридоре. Он прислонился к стене и стоял, уставившись в пол. Мысли путались в голове, сердце бешено колотилось. Он был сбит с толку и никак не мог понять, каким образом оказался в коридоре. Однако он стоял тут. Как же это произошло? Ну-ка, Хоган, перестань трястись и начни думать.
Маршалл попытался прокрутить внутри себя все с начала, но ему это удавалось с трудом, требовалась большая сила воли, как будто он вспоминал тяжелый сон. Глаза этой женщины! По тому, как она на него смотрела, было понятно, что она знает, кто он такой, хотя они никогда не встречались. И никогда раньше, ни в чьем взгляде он не видел и не чувствовал такой ненависти. К тому же взор этой женщины внушал страх, который все возрастал и доводил до полного изнеможения, до сердцебиения. Это был сковывающий страх, не имеющий никаких объяснимых причин. Маршалл был напуган до полусмерти… абсолютно ничем! Это было глупо. Он был не из трусливых, ни перед чем не отступал всю свою жизнь. Но сейчас впервые он испытал…
