Теперь о сбое в механизме рассуждений, впервые случившемся сегодня утром: то есть о предположении, что моя вина есть действительный факт, а не просто чувство. Если (и я подчеркиваю слово «если») существует твердо установленное понятие зла и добра – некий забор, как я говорила, – значит человек может быть виновным в преступлении, а чувствует он вину или нет, дело второе. Я могу находиться не с той стороны забора, с какой должна находиться, и поступать не правильно, независимо от своих чувств по этому поводу.
Пожалуйста, будьте ко мне снисходительны, если я говорю очевидные вещи; я очень боюсь, что для вас все эти мысли являются чем-то само собой разумеющимся и я вам уже надоела, но, пожалуйста, будьте ко мне снисходительны. Я должна все тщательно продумать, и мне легче делать это, излагая мысли на бумаге.
Скажем, я ограбила банк. В результате, я становлюсь виновной в ограблении. Но, скажем, я не чувствую себя виновной. Если ограбление считается злом, я все равно виновна в ограблении, независимо от своих чувств.
Чувство – или отсутствие такового – не аннулирует факт преступления.
Таким образом, по размышлении над всеми своими многолетними занятиями в группах антропоцентристского и мистического толка я понимаю, что главным образом все это было попыткой бежать от чувства вины через философию, медитацию, наркотики и прочее. Но теперь возникнет вопрос: от чего именно пыталась я убежать, от чувств или от действительности? Я сумела убежать от чувств – на время. Чувства можно предать забвению, подавить, отбросить в сторону или усыпить.
Но как изменить или аннулировать факт? До сих пор я об этом не думала".
Уэйн Корриан испытывал смешанные чувства в связи с предстоящим сегодня, в четверг, допросом. В некоторых отношениях он приготовился к разговору, но при этом был уверен, что он и его команда добровольных следователей еще не докопались до того, какую цель на самом деле преследуют Люси Брэндон и этот судебный процесс. Но вот истица сидела перед ним собственной персоной, в сером брючном костюме – в сопровождении Эймса и Джефферсона, готовых броситься ей па помощь и явно нервничающих.
Марк и Том присутствовали и на сей раз, и на столе перед Корриганом лежало много записей, с которыми он собирался сверяться но ходу допроса.
Сначала они обратились к уже обсуждавшемуся прежде предмету: Корриган снова поинтересовался, какие обиды Эмбер приходилось сносить в христианской школе. Люси обнаружила куда большую осведомленность в этом вопросе, чем Ирэн Бледсоу.
– Мистер Харрпс часто хватал Змберза плечи и тряс, пока она не давала тот ответ, которого он ждал, – сказала Люси.
– Вы можете привести нам конкретный пример? – спросил Корриган.
– Ну… однажды дочь рассказала мне, как мистер Харрис пытался ее спасти, причем вел себя крайне бурно: тряс ее за плечи и требовал, чтобы она назвала Христа своим Спасителем. А Эмбер просто хотела сказать, что Он является для нее образцом, или другом, или водителем – но мистера Харриса не удовлетворили подобные определения. Он тряс ее, кричал, бранился страшно расстроил бедняжку. Потом он запретил ей выходить из класса на перемене до тех пор, пока она не изменит свое мнение. Это было ужасно, дочь весь вечер проплакала из-за этого. Мне с великим трудом удалось уговорить ее пойти в школу на следующий день.
Том сделал пометку в своих записях. Этот рассказ был вопиющей ложыо, но он не удивился. Эмбер прибегала к подобным вымыслам всякий раз, когда хотела уйти от ответственности.
– Это, конечно, рассказ Эмбер? – спросил Коррнган.
– Да, так она и не рассказывала.
– Вы сами не видели этой сиены?
– Нет, но я верю сноси дочери.
– Вы когда-нибудь обсуждали это происшествие с мистером Харрисом?
– Нет.
– Почему?
Люси несколько замялась с ответом.
– О… полагаю, я была озабочена другими делами и в то время не сочла это происшествие важным…
– Но теперь оно кажется вам важным?
– Ну да.
Корриган показал Люси документ.
– Это ваша подпись под формой договора между родителями и школой, верно?
Она посмотрела.
– Да.
– Будьте любезны, обратите внимание на пункт девять данной формы: он гласит, что вы ознакомились с уставом школы и согласились со всеми его положениями. Действительно ли вы читали устав и согласились со всеми его положениями? Люси ответила явно неохотно:
– Да.
Корриган сверился с какими-то своими записями.
– Действительно ли Эмбер была наказана, то есть отшлепана… 25 марта, и мистер Харрпс известил вас об этом по телефону вечером того же дня?
– Да.
– Действительно ли в то время вы сочли поступок мистера Харриса правильным?
– Да.
– С тех пор Эмбер наказывали хоть раз?
– Нет.
– Итак, подытожу с целью убедиться, что я все понял правильно: вы возбуждаете против школы судебный процесс, выдвигая обвинение в физическом насилии над ребенком, но, насколько нам известно, ваша дочь подверглась наказанию лишь единожды – причем вы одобрили подобный метод воспитания как предварительно, поставив подпись под договором со школой, так и впоследствии, сразу по факту наказания. Я все правильно понял?
У Люси был несчастный вид, но она ответила честно:
– Да.
– Вам известно, за какой проступок Эмбер была наказана? Люси на мгновение задумалась.
– Кажется, она нарушала порядок в классе. Корригану не хотелось переходить к следующему вопросу, но пришлось сделать это.
– Вы помните, в чем это выражалось? Как мистер Харрис описал вам поведение Эмбер? Люси замялась с ответом:
– Она… м-м-м… шумела, играла за партой…
Корриган прервал ее.
– Знаете, давайте просто перейдем к главному и поговорим об Эмнтист.
Люси оживилась, все вспомнив.
– Ах да!
– Вы теперь вспомнили, что Эмбер была наказана за то, что изображала в классе Эмитист, отвлекала детей от занятий и игнорировала просьбы мистера Харриса успокоиться?
– Да.
– Миссис Брэндон, мы выслушали много мнений относительно подлинной сущности Эмитист. Кем или чем, по-вашему, является Эмитист?
Люси устремила взгляд в стол, немного подумала, даже смущенно усмехнулась, а потом потрясла головой.
– Я не уверена. Мне кажется, это просто персонаж, придуманный Эмбер, но… доктор Мандани предположил, что это вторая личность… не знаю…
– Вы имеете какое-нибудь отношение к некоему местному обществу под названием «Круг жизни»?
