И все же в будущем надо быть внимательнее.
Если я когда-нибудь выберусь отсюда.
Если у меня еще будет шанс.
Ну ладно. С логикой Йосила не поспоришь. Если сконцентрироваться как следует во время импринтинга, то мой дитбрат выйдет из печи с такой же ненавистью ко всем сумасшедшим ученым, какая уже кипит во мне.
Только что от этого толку.
Если уж на то пошло, то мне и раньше приходилось иметь дело с копированием копии.
Да что говорить, все этим занимаются. Большинство остается неудовлетворенным качеством продукта, зачастую представляющим собой жалкую карикатуру. Смотреть на эту пародию так же тягостно, как и наблюдать за своим двойником, когда он пьян, избит или изуродован. Когда я учился в колледже, кое-кто из ребят специально делал Франки, чтобы посмеяться. Но я этим не занимался.
Отчасти потому, что мои дитто второго порядка никогда не выказывали явных признаков деградации. Ни тремора, ни очевидных провалов памяти. Ни конического пошатывания, ни невнятного бормотания. Скука! Я мог бы делать копии прямо с себя. Так удобнее. Но зачем нарушать технические требования «ВП»? Так могут и печь забрать.
Я всегда знал, что у меня получаются хорошие копии. Немногие могут похвастать таким даром. Когда был помоложе, меня даже привлекали к участию в работе какой-то экспериментальной группы. И что? На практике никакой разницы. Какой смысл в копировании копий, даже если у вас это неплохо выходит?
Кроме того, при сифтинге чувствуешь себя непривычно. Лежишь на той стороне, где должен быть оригинал. Тебе в ноздри вползают щупальца сканера. Тетраграматрон начинает нащупывать Постоянную Волну, бережно перебирая каждую ноту, чтобы перенести звучание всей симфонии в другое тело. Чтобы оно отозвалось таким же аккордом.
Интересно, на этот раз я действительно ощущаю что-то похожее на эхо. Доносящееся из нового дитто, пока еще безжизненного куска глины на прогревающемся лотке. Меня охватывает чувство дежа-вю, казавшееся столь мистически загадочным нашим предкам: теперь мы называем его «пульсацией Постоянной Волны». Оно касается меня, как холодное дыхание. Дуновение ветерка. Кажется, что ты познаешь самого себя. Интимно.
Мне это не нравится.
Было ли это частью эксперимента? Частью того, что стремился застичь Махарал?
— Два столетия назад Уильям Джеймс изобрел термин «поток сознания», — с довольным видом прокомментировал Махарал, передвигая какие-то рычажки. — Он имел в виду то, как каждый из нас вкладывает ощущение идентичности в иллюзию. В иллюзию непрерывности, продолжения. Это как постижение реки, текущей из одного истока в море.
— Даже появление диттотехнологий не рассеяло это романтическое заблуждение. Только к реке добавилось множество притоков. Всё так же текущих в единую душу. В ту сущность, которую каждый самоуверенно называет «я».
— Но сама по себе река — ничто! Она аморфна. Она — мираж. Вечно меняющаяся мешанина отдельных молекул и моментов. Даже древние мистики знали, что, вступая дважды с одного и того же места и поток, входишь в две совершенно разные реки. В разное время и с разных берегов.
— В вашем изложении философия становится такой ясной и понятной, — пробормотал я, лежа беспомощно в течение всего монолога.
— Спасибо. Вообще-то метафора принадлежит вам. Несколько лет назад ее употребил другой Альберт Моррис. Что доказывает мою точку зрения. Постоянная Волна — нечто много большее, чем простая непрерывность памяти. Так должно быть! Должна существовать некая связь с более высоким — или более низким — уровнем.
Я видел его насквозь. Махарал старался отвлечь меня, чтобы моя злость не помешала процессу импринтинга. Но в его голосе звучала искренность. Вся эта чушь, которую он нес, имела для него значение.
Признаться, жутковатое ощущение, не оставлявшее меня с самого начала сифтинга, вызывало желание отвлечься от мощных резонирующих отголосков. И хотя моя голова была зажата между зондами сифтера, я все же скосил глаза в сторону ученого.
— Вы ведь говорите о Боге, верно?
— Ну… да. В некотором смысле.
— А не странно ли это, профессор? Вы всю жизнь вторгались в ту область, которая принадлежит религии, помогая каждому желающему скопировать поле души словно дешевую фотографию. Приверженцы старой церкви вряд ли ненавидят кого-то больше, чем вас.
— Я не говорю о религии, — язвительно ответил он. — Все, что мы сделали, дав миру эту технологию, лишь один шаг на долгом пути. Нужно убрать еще немало хлама противоречивых суеверий, чтобы впустить в умы людей свет. Когда-то Галилео Галилей и Коперник вели бой со священниками, заявлявшими, что космос недоступен человеческому пониманию. Потом Ньютон, Больцман и Эйнштейн освободили физику. Некоторое время служители церкви утверждали, что жизнь слишком таинственна, чтобы ее понимал кто-либо, помимо Самого Создателя, но мы проанализировали геном и начали проектировать новых существ в лабораторных условиях. Сегодня большинство детей проходят курс генной терапии до или после зачатия, и никто не возражает.
— А зачем? — спросил я, на мгновение озадаченный его рассуждениями. — Ну да ладно. Попробую угадать. Вы собираетесь продлить эту тенденцию, перенеся ее на сознание и…
— …да, на человеческую душу. Последний бастион религии прошлого века. Пусть наука объясняет законы природы, квазары и кварки! Геологию и биологию! Ну и что? Эти законы всего лишь способы и свойства. Рецепты, сочиненные давным-давно творцом, более озабоченным вопросами духа! Вот что они говорили.
— А потом Джефти Аннонас открыла вибрирующую суть души, взвесила ее, измерила…
— Некоторые и сейчас не согласны с ее терминологией, — указал я. — Они утверждают, что существует настоящая душа, находящаяся за пределами Постоянной Волны. Неуловимая, неосязаемая…
— …и невыразимая, да. То, что смертные никогда не смогут обнаружить, то, что не сводится к взаимодействию законов и сил. — Махарал коротко хохотнул. — Отступление продолжается, но с боями. Каждый раз, когда наука наступает, появляется новый бастион, выстраивается новая линия обороны, а оставшаяся территория объявляется навечно священной, мистической и т. д. Надежно укрытой от посягательств профанов. И так до следующего наступления науки.
— И вы, похоже, готовы его начать. Но тогда к чему разговоры о религии…
— Не о религии. Мы говорим об общении с Богом.
— Ух, разница…
— …достаточно ясна! Хотя мне всегда приходилось потрудиться, чтобы объяснить ее вам.
— Ну… извините.
— Нет, все в порядке. Я привык к вашему упрямству и вашей тупости. Редкие таланты не всегда совместимы с умом.
Я ощутил, как дрогнула Постоянная Волна, уже вибрировавшая во всю мощь между мной и моим големом. Одно ясно. Мой двойник будет ненавидеть Махарала не меньше, чем я сам.
