Так и случилось: Пит сразу пристрелил Голубя и Коваля, их тела валялись тут же, и Гуля им, наверное, завидовал. Наверняка он сейчас молился о том, чтобы умереть, а не о том, чтобы избежать смерти.
Бритый и еще один долговязый парень, которого Шлык прежде не видел и не знал клички, брезгливо держали его под локти. Но зачем его, Шлыка, заставляли смотреть на то, что происходит? Чего добивались люди Лисицы? Самого Шлыка лишь дважды ударили по лицу, лишив переднего резца, после чего рот братка наполнился кровью, он глотал ее, но иногда не успевал и сплевывал на землю. Похоже, что ему преподносят урок, воспитывают… Но тогда, значит, что его не собираются убивать… Шлык боялся в это поверить.
— Как самочувствие, Гуля? — Лисицин убрал ногу и неторопливо закурил. — Вижу, не очень хорошо… Да? Дерьмово выглядишь, старик. Приболел, что ли? — В тоне Пита чувствовалось участие и забота, причем изображал он их довольно естественно.
— Прикинь, ведь у тебя не хватает нескольких пальцев! Как ты теперь будешь «катать»? Даже если честно сдавать, то как держать колоду? Хотя ты-то честно никогда не играешь! Но все равно — катала без пальцев дело невиданное! Казус какой-то… Слыхал такое словечко, Гуля, «казус»? Очень забавное слово. Эй, ты меня слышишь?
Соболь нагнулся, схватил Гулю за волосы и оторвал его голову от земли. Левый заплывший глаз пленника ничего не видел, второй, налитый кровью, бессмысленно блуждал из стороны в сторону. Верхняя рассеченная губа распухла. Нос тоже разбит и смещен в сторону.
— Слышит, шеф! — доложил Соболь.
— Перевяжите меня, — вдруг тихо прохрипел Гуля. — Перевя…
Но никто не испытывал к Гуле жалости. Даже Шлык. Он был больше озабочен тем, что ожидает лично его. В конце концов, Гуля командовал всеми, а он только подчинялся. Беспечно поигрывающий топориком Толченый отошел в сторону, воткнул лезвие в дерево и принялся мочиться.
— Казусы разные бывают, — продолжил Пит. — Прикинь, приходишь ты домой, а я с твоей бабой в постели. Казус? Конечно, казус! Еще какой… Или я прихожу на свою территорию бабки снимать, а ты уже все снял без меня! И это казус!
Лисицин присел и заглянул избитому человеку в лицо.
— Ты не думай, мне тебя жаль, старик, — он помолчал. — И жаль, что у нас с тобой такая ботва вышла. Но ничего не поделаешь, Гуля. Закон жизни. К тому же я тебя неоднократно предупреждал… Верно? Я ведь предупреждал тебя?
Гуля прошамкал что-то разбитыми губами, но понять смысл сказанного не удавалось. Пит склонил голову:
— Что-что?
— Предупреждал… Пит, я…
— Нет-нет, Гуля, — отмахнулся Лисицин. — Не надо оправданий. Поезд ушел, Гуля. Тю-тю. Слыхал такое выражение: «Поздно пить боржоми, когда почки отвалились»? Очень грамотное замечание. В цвет! А это уже философия, Гуля. Ты философией случайно не увлекаешься?.. Напрасно…
Пит заводил сам себя, и неизвестно, в какие бы еще дебри залез он в ходе своих рассуждений, но его прервал звонок мобильника. Вор достал аппарат, посмотрел на экран и прищелкнул языком. Затем отошел в сторону, чтобы его разговор не был слышен окружающим. Вернулся минуты через две.
— Так, братва, — Пит похлопал себя по карманам куртки, нащупал сигареты и достал пачку. — У меня нарисовалось срочное дельце. Суета сует, в рот ее… Придется сворачиваться, как бы ни была мне приятна процедура общения с милыми людьми. Прикинь, Гуля, это я тебя имею в виду. А ведь сегодняшний день много значил для нас обоих. Не знаешь почему?
Гуля обреченно молчал.
— Потому что это день прощания. Мы уже больше не увидимся, и я, как это говорится, скорблю… — Вор обернулся. — Толченый, давай за руль, отвезешь меня! Соболь, вы тут сами заканчивайте. На куски больше никого не кромсать. Не будем делать сисю мягкой. Просто похороните этого ублюдка со всеми почестями, — он указал пальцем на Гулю. — Закопайте живьем. Будем гуманистами. Подарим ему еще несколько мгновений жизни.
Соболев равнодушно пожал плечами.
— А с этим засранцем что? — заскорузлый палец Соболева ткнул в направлении Шлыка с мокрыми штанами, который уже почти висел на руках Бритого и его напарника. Он был в полубессознательном состоянии.
— Этот пусть живет, разрешаю, — Пит великодушно взмахнул рукой. — Он хороший урок получил. Пусть теперь наладит бизнес на вокзале. Прогресс не должен стоять на месте. Истина, Соболь! Секи!
Они дошли до просеки, на которой стоял забрызганный грязью «Мерседес». Пыж пускал клубы дыма поверх приспущенного стекла.
— Слышь, Пит, а зачем ты этого оставил? — угрюмо спросил Толченый. — Он же прямой свидетель!
— Ты, Леха, отстал от жизни! — назидательно сказал Пит. — Сейчас свидетели никого не интересуют. Всех только бабло интересует.
«Мерседес», раскачиваясь на кочках и скользя по жидкой грязи, с трудом выбирался из лесопосадки. Если бы инженеры и конструктора корпорации «Мерседес-Бенц» увидели, в каких условиях эксплуатируется их детище, они бы наверняка получили нервное потрясение. Наконец, шипованные колеса вцепились в асфальтовое покрытие. Машина резко набрала скорость.
* * *
— Вот тута… — Ермолай ткнул сломанным пальцем в свежезарытую траншею под ногами. Избитый, с окровавленным лицом, он в полной мере ощущал сырость и холод осенней земли, потому что стоял босиком, словно коммунист перед расстрелом на идеологически выдержанных полотнах времен развитого социализма. И хорошо представлял, как стыло, мокро и неуютно там, внизу, где лежат шестеро посланцев столичной братвы… Наглядность этого представления особенно обострялась тем очевидным фактом, что ему предстояло лечь рядом с недавними гостями. Причем в самое ближайшее время.
— Точняк? — спросил Муравей и ударил его пистолетом в ухо. — Или опять му-му водишь?
Ермолай пошатнулся, но удержался на ногах. Сейчас он, вдобавок ко всему, оглох на одно ухо.
— Теперь точняк… Вон, напротив березка сломанная…
— Ща проверим! — Жердь достал телефон и набрал номер Пана. В трубке пошли длинные гудки. — А ну, тихо всем!
Не обращая внимания на грязь, Жердь опустился на колени и приложил ухо к сырой земле. Влага усиливает звукопроводимость. С двухметровой глубины, из-под железной трубы, пробилась и достигла поверхности бравурная мелодия «Танца с саблями».
— Слышу, — сообщил Жердь напряженно ожидающей братве. — Еле-еле, но слышно…
Он поочередно набрал номера Скуластого, Гвоздя и Шкипера. Тиходонская земля отозвалась «Муркой», «Гоп-стопом» и «Колымой»…
— Ясно! — Жердь встал, без особого успеха почистил колени, вытер платком правую половину лица и набрал номер Дяди. — Сейчас сделаешь голос нашего старшего! — приказал он Емельяну, указав под ноги. — Я тебе скажу, что говорить…
Емельян хлюпнул разбитым носом, взял телефон и прижал к здоровому уху.
— Что не встречаете, в натуре? Сколько можно на вокзале сидеть? — голос Григорьева прозвучал так натурально, что братки вздрогнули.
