Ямагиси вопроса не слышал. Он тихо напевал имевшую громкий успех песенку «Свободное падение». В ней откровенно описывались всяческие искушения и сладость падения на орбите Земли. Когда вопрос повторили, он сообщил, что, похоже, понимает не все слова текста.
Хадден невозмутимо продолжал:
– Теперь неминуемо окажется, что какие-то детали раскручивали, роняли и тому подобное. Но в любом случае они должны пройти назначенные испытания. Не думаю, чтобы это могло испугать вас. Я имею в виду лично вас, Элли.
– Лично? А почему вы решили, что я войду в экипаж? Во всяком случае меня не просили, наверняка у них появились кое-какие новые соображения.
– Вероятность того, что Отборочный комитет обратится именно к вам, достаточно велика, и теперь президент будет за вас. Ну-ну, – закончил он, ухмыльнувшись, – не всю же жизнь горе горевать?
Скандинавию и Северное море затягивали облака, Ла-Манш занавешивала кружевная, почти невидимая пелена тумана.
– Как, вы уже едете? – поднялся на ноги Ямагиси и, прижав руки к бокам, отвесил ей глубокий поклон. – От имени всех двадцати двух миллионов работников моих предприятий выражаю свое удовольствие от встречи с вами.
Элли отлично выспалась в отведенной ей спальне. Постель была привязана к стенам так, чтобы, повернувшись во сне, она не вылетела из нее и не ударилась во что-то в этой клетушке. Она проснулась, когда все еще спали, и, перебирая руками, выбралась в общее помещение к большому окну. Они были над ночной стороной планеты. Огромный диск охватывала тьма, лишь изредка нарушаемая сетками и пятнышками света – скромными результатами попыток людей осветить отвернувшееся от Солнца полушарие. К восходу – минут через двадцать – она уже решила, что согласится войти в экипаж, если ее попросят.
Сзади приблизился Хадден, и она вздрогнула.
– Согласен, величественное зрелище. Я провел здесь несколько лет и все еще нахожу его несравненным. А вам не мешает этот корабль? Человек еще не все успел испытать. Представьте, вы в космическом скафандре, и нет ни шнура, ни корабля. За вашей спиной Солнце, впереди и по бокам – звезды. Где-то далеко под ногами Земля. Или иная планета. Лично я вижу под собой Сатурн. И вы плывете в космосе наедине с пространством. Космический костюм обеспечивает вам лишь несколько часов жизни. Корабль оставил вас и удалился… Может быть, вас подберут через час, может быть, нет. И лучше, если корабль так и не придет. Какие последние часы, какая смерть посреди звездных миров в сердце космоса! Если вы неизлечимо больны или просто захотели доставить себе последнее истинное удовольствие. Ну, как?
– Вы серьезно? Собираетесь выйти с этой идеей… на рынок?
– Ну, до рынка еще далеко. Пока речь не об этом, а скорее о возможности подобного предприятия.
Она решила, что не станет рассказывать Хаддену о принятом решении, а он не спрашивал. Позже, когда «Нарния» заходила на стыковку с «Мафусаилом», Хадден отвел ее в сторонку.
– Мы тут говорили, что Ямагиси самый старый среди нас. Если говорить о тех, кто всегда наверху, – кроме прислуги, пилотов и танцовщиц, – я здесь самый молодой. И я кровно заинтересован в решении задачи – медики говорят, что я могу протянуть здесь столетия. Видите ли, я экспериментирую с бессмертием. Но говорю вам об этом не ради хвастовства, а из практических соображений. Если мы уже успели нащупать путь к увеличению продолжительности жизни, подумайте о тех, на Веге. Уж они-то могут оказаться бессмертными. Я человек практический и много думал над этим вопросом. Я думал о бессмертии дольше и куда серьезнее, чем кто бы то ни был из людей. Могу вам кое-что сказать о бессмертных: они очень осторожны и ничего не оставляют на волю случая. Они слишком много потратили, чтобы стать бессмертными. Я не знаю, на кого они похожи, не знаю, что им нужно от нас, но если вам суждено когда-нибудь их увидеть, могу дать один практический совет: то, что вы сочтете надежным, словно скала, для них неприемлемый риск. И не забудьте про это, если вам придется вести там какие-нибудь переговоры.
17. Сон муравьев
Звуки человеческой речи заставляют вспомнить надтреснутый горшок, на котором люди барабанят ритм медвежьих плясок, хотя мечтали музыкой своей плавить звезды.
Гюстав Флобер. «Мадам Бовари» (1857)
Популярная теология… это просто нагромождение порожденных невежеством противоречий… Боги существуют потому, что природа сама впечатала представление о них в разум людей.
Цицерон. «О природе богов», I, 16
Элли как раз паковала бумаги, магнитные ленты и пальмовую ветвь к отправке в Японию, когда ей сообщили, что у матери случился удар. Едва ли не сразу после этого курьер принес письмо. Оно было от Джона Стогтона и не содержало никаких вежливых прелюдий:
«Мы с матерью часто говорили о твоей ограниченности и недостатках. Этот разговор всегда был нелегким для нас. Когда я тебя защищал – а такое случалось часто, хотя ты, возможно, и не поверишь, – она заявляла, что я действую по твоей подсказке. Когда я осуждал тебя, она говорила, что это не мое дело.
Но я хочу, чтобы ты знала: твое постоянное нежелание видеть ее после того, как начались все эти дела с Вегой, всегда причиняло ей боль. Она вечно твердила своим старухам в этой ужасной богадельне, куда решила переселиться только по собственному желанию, что скоро ты навестишь ее. Годами твердила: «Скоро вот». И все представляла себе, как будет показывать всем свою знаменитую доченьку, в каком порядке будет знакомить тебя со всеми хворыми подругами.
Быть может, тебе неприятно это читать, я тоже без особой радости пишу об этом. Только чтобы ты поняла наконец. Ты причинила ей очень много боли, куда больше, чем все прочее в ее жизни, даже больше, чем смерть твоего отца. Возможно, ты стала теперь большой шишкой, и твой голографический портрет известен всему миру, и все политиканы так и вьются возле тебя, но как человек ты ничему не научилась после окончания высшей школы…»
Глаза Элли наполнились слезами, она стала комкать и письмо, и конверт, но нащупала в нем прямоугольник жесткой бумаги, полуголограмму, воссозданную компьютером по старой фотографии; оказалось, изображение можно разглядеть со всех сторон. Этого снимка она раньше не видела. Молодое милое лицо матери улыбалось… она положила руку на плечо отца, почему-то небритого. Оба так и светились счастьем. С досадой, гневом на Стогтона, ощущая собственную вину и легкую жалость к себе, Элли подумала, что, возможно, ей уже не суждено увидеть никого из запечатленных на этом снимке.
* * *
Ее мать неподвижно лежала в постели со странным безразличием на лице, не выражавшем ни радости, ни сожаления… лишь ожидание. Она могла только иногда моргать глазами. Слышит она Элли и понимает ли ее – понять было невозможно. Элли уже обдумывала схемы коммуникации и ничего не могла с собой поделать – мысли эти приходили в голову сами. Моргнула один раз – «да», два раза – «нет». Можно еще подсоединить энцефалограф, поставить его так, чтобы мать могла видеть экран и научить ее изменять бета-ритм. Но в кровати перед ней лежала ее собственная мать, а не Альфа Лиры. Ей нужно было сочувствие, а не алгоритмы.
