– Нет, – громко произнес в ответ тралтан.
– Успокойтесь, – попросил его O'Mapa. – Я вовсе не хотел вас обидеть. Но мне нужны сведения. Вы сказали, что ощущаете сильнейшую ностальгию, скучаете по друзьям, которых никогда не видели, и местам, где никогда не бывали. Похоже, вы стыдитесь этих чувств. Но кто испытывает стыд – ваш партнер по разуму или...
– Нет, – столь же громко проговорил Торннастор.
– Значит, стыдитесь вы, – заключил O'Mapa. – Объясните мне, почему у вас такое чувство – своими словами и сколько угодно долго. Скажите мне, что с вами не так, на ваш взгляд, потому что только вы можете подсказать мне разгадку.
– Нет.
O'Mapa снова глубоко вдохнул и медленно выдохнул.
– Торннастор, – признался он, – меня начинает немного раздражать постоянное использование вами этого слова. Если вы не желаете говорить со мной о вашей проблеме, может быть, хотя бы объясните почему?
– По трем причинам, – провещал Торннастор. – Вы – не медик и не поймете специфики моих трудностей, вы не можете до конца разобраться в том, как работает мой разум и разум моего партнера. При всем уважении, O'Mapa, примите мои извинения, но вы понапрасну тратите время на разговоры со мной. Вы мне ничем не можете помочь.
О'Мара кивнул.
– Может быть, – сказал он. – Однако я могу набраться терпения и обсудить вашу проблему. Быть может, мне удастся атаковать ее с другого направления. Это поможет?
– Нет, – ответил Торннастор.
«Хотя бы, – думал О'Мара, покидая апартаменты тралтана, – он все время давал отрицательные ответы». Но уже если он ненавидел что-то больше всего на свете, так это то, когда ему говорили, что он может, а чего не может сделать.
Когда он вернулся в отделение, то обнаружил сообщение – Крейторн отсутствовал и вернуться должен был не раньше чем через два часа. Этого, как решил О'Мара, ему должно было хватить на то, чтобы более подробно ознакомиться с психофайлом Торннастора и изучить все имеющиеся сведения о существе, ставшем донором проблематичной мнемограммы.
Из файла тралтана О'Мара узнал много нового, но ничего полезного. Торннастор производил впечатление образцового практиканта – старательного, самостоятельного, способного, серьезного, волевого, с необычайно устойчивой и уравновешенной психикой, чем он вполне обоснованно гордился. Будучи неизменно вежливым и тактичным при общении со своими сородичами и существами других видов, гордыню свою Торннастор проявлял в склонности к спорам с преподавателями во время занятий и имел неприятную привычку чаще всего доказывать свою правоту.
Сведения о Торннасторе вполне могли быть списаны с любого психофайла старших медицинских сотрудников. Вне непредвиденных случаев это был типичный психологический профиль сотрудника, взбирающегося вверх по ветвям профессионального древа. А вот сведения о партнере Торннастора по разуму, кельгианке-ДБЛФ по имени Маррасарах, были скудны, но интересны.
Файл начинался с изложения азов системы мнемографии. Затем следовало предупреждение о том, что к донорам мнемограмм нельзя обращаться за консультацией относительно пожертвованного ими материала и вообще с какими бы то ни было вопросами, если только на то не обнаружилось бы их собственного желания или согласия близких родственников. И даже в этом случае запрос должен был быть изучен и одобрен специальной подкомиссией Галактического Медицинского Совета, созданной для охраны прав доноров мнемограмм.
Главной причиной этой многослойной защиты было всего-навсего прошествие времени. Лицо, достигшее степени известности в своей области, необходимой для того, чтобы его попросили стать донором мнемограммы, как правило, к этому моменту достигало профессионального и психологического пика. Чаще всего это были существа среднего и пожилого возраста. Такие персоны ни за что не согласились бы на то, чтобы их подвергали обычному занудному анкетированию, как бы учтивы и уважительны ни были интервьюеры. Им не пришлось бы по вкусу, что их выспрашивают о качестве умственного наследия, оставленного ими молодой поросли медиков, – тем более, что многие из доноров со времени пожертвования мнемограмм успели стать глубокими старцами. О'Мара мог это понять. Все дело было в выражении заботы к чувствам стариков, которые некогда были великими.
Но самое интересное было то, что Маррасарах не была старухой. Совсем наоборот: она была блестящей, одаренной молодой выскочкой. Ее стремительный прогресс в избранной области в подробностях не описывался. А повод для неожиданно странного раннего ухода с работы указывался как «причины личного и эмоционального порядка вследствие ожеговых травм». Относительно характера кельгианки было сказано и неоднократно подчеркнуто, что она некоммуникабельна.
О'Мара долго смотрел на коробку с записью мнемограммы. Маррасарах явно перенесла сильнейшее эмоциональное потрясение, и оно оставило после себя неизгладимые следы. Однако ее профессиональные знания и опыт были настолько ценны, что ее пригласили в качестве донора мнемограммы до ухода с работы – видимо, положившись на то, как решил О'Мара, что любой будущий реципиент окажется достаточно волевым и сумеет сосредоточиться исключительно на медицинском компоненте мнемограммы, а эмоциональные проблемы проигнорирует. Скорее всего те, кто записывал содержимое разума Маррасарах, рассуждали так: если психологическая составляющая мнемограммы все же станет докучать реципиентам, запись всегда можно стереть и заменить другой кельгианской мнемограммой, менее проблемной. Но насколько О'Мара успел понять Торннастора, тот был слишком горд и упрям для того, чтобы на такое согласиться.
О'Мара в принципе мог бы объяснить положение дел Мэннену и добиться того, чтобы у Торннастора отобрали пациента-келыианина, но он понимал, что тралтан не пожелает поступиться своими перспективами карьерного роста на неопределенное время, до появления нового шанса. Судя по тому, что О'Мара успел узнать о Торннасторе, тот, кроме того, почти наверняка стал бы бояться того, что не сумеет адаптироваться и к новой мнемограмме, и тогда его карьере хирурга в стенах Главного Госпиталя Сектора конец. Наверное, он решил, что чем раньше он узнает о худшем, тем лучше. О'Мара мог ему только посочувствовать, но одного сочувствия для решения этой задачки было мало.
Добиться хоть чего-нибудь он мог только одним способом: проникнуть в упрямый, некоммуникабельный разум Торннастора. Туда вела единственная дорога – через сознание гениальной, но серьезно психологически больной Маррасарах. О'Мара покачал головой и посмотрел на часы.
Крейторн должен был вернуться через полчаса. О'Мара мог бы дождаться его, отчитаться, обсудить с ним план лечения, а тот бы, само собой, предупредил его о психологическом риске и почти наверняка запретил бы действовать. Либо... либо он мог сделать то, что хотел, за несколько минут до того, как майор бы ему это запретил.
«Суть принятия важных решений, – думал О'Мара, подойдя к мнемографическому креслу, усевшись, приладив шлем и вставив в щелочку на панели прибора диск с мнемограммой Маррасарах, – в том, что все „за“ и „против“ нужно взвешивать очень тщательно, но недолго».
