– Нет, – честно признался Хьюлитт.
Приликла произвел мелодичное непереводимое треньканье и сказал:
– Пациент вежлив, он пытается сдержать сильнейшие чувства – любопытство, тревогу, замешательство и раздражение. Вероятно, если мы удовлетворим его любопытство, остальные три чувства пойдут на убыль. У вас есть вопросы, друг Хьюлитт? На некоторые из них я бы мог ответить уже сейчас.
«Но не на все», – злорадно подумал Хьюлитт и очень удивился, когда, не дав ему и рта раскрыть, заговорила Мерчисон.
– Между прочим, сэр, у нас всех хватает вопросов, – возмутилась патофизиолог, глянув по очереди на Нэйдрад, Данальту и вернувшись взглядом к Приликле. – Что, к примеру, за разговорчики про бывшего пациента, погибшего больше двадцати пяти лет назад? А с какой стати вы рекомендовали принять в госпитале меры карантинной предосторожности в отношении межвидовой инфекции, в то время как нам известно, что такое в принципе невозможно? Зачем потребовалось срочное возвращение в госпиталь и назначение целой батареи тестов пациенту Хьюлитту?
– Вот я то же самое хотел спросить, – выдохнул Хьюлитт.
Приликла предусмотрительно опустился на пол и сказал:
– Между пациентами Лонвеллином и Хьюлиттом отмечается сходство, в особенности в плане первичной негативной и последующей позитивной реакции на назначаемые лекарства. Может быть, я и ошибаюсь и это сходство случайно. Так это или иначе, но я непременно должен это выяснить прежде, чем мы вернемся в госпиталь. Пациент Хьюлитт может быть обследован, а вот пациент Лонвеллин – увы, нет.
Мерчисон покачала головой.
– Лично – да, не может. Но если вы хотите осуществить сравнение, почему бы вам не запросить из архива его историю болезни?
– История болезни Лонвеллина исчезла во время этланской бомбардировки, – ответил Приликла. – Тогда отключился главный компьютер вместе с системой межвидового перевода...
– Это я помню, – буркнула Мерчисон – видимо, воспоминания были не из приятных. – Вот только ничего не помню о пациенте по имени Лонвеллин.
– ...И единственные записи об этом больном, – продолжал Приликла, – являют собой угасающие воспоминания диагностов Конвея и Торннастора и мои собственные, то есть воспоминания тех, кто был непосредственно занят лечением Лонвеллина. Поскольку он выздоровел и его смерть наступила ни в коем случае не вследствие нашего лечения, мы и не пытались восстанавливать его историю болезни по памяти. Не вините себя в том, что не помните пациента Лонвеллина. В то время вы были практиканткой последнего года обучения, еще не имевшей опыта в патофизиологии разных видов. Кроме того, вы собирались выйти замуж за Старшего врача Конвея, хотя, насколько я помню, ваше эмоциональное излучение, когда вы оказывались рядом по долгу службы, бывало довольно...
– Доктор, – проворчала Мерчисон, – мне кажется, наше эмоциональное излучение никого, кроме нас, не касается.
– Вряд ли, – возразил Приликла. – Тогда о ваших эмоциях знали все до единого в госпитале. Кстати говоря, всякий мужчина-ДБДГ в вашем присутствии ощущал подобные эмоции. Правда, эти чувства сменились завистью с тех пор, как вы с доктором Конвеем вступили в официальный брак. Думаю, что когда вы с ним оставались наедине, вряд ли вы вели длительные подробные дискуссии о своих пациентах.
– Вы правы, – подтвердила Мерчисон. Голос ее прозвучал мягко и нежно – казалось, она куда-то переместилась во времени и пространстве и ей там очень нравится.
Приликла немного помолчал, дав Мерчисон возможность насладиться воспоминаниями и вернуться в реальность, после чего продолжал:
– Те же сведения, о которых вы спрашиваете меня, я записал для Шеч-Рара и друга Стиллмана, и вы можете в любое время ознакомиться с оригиналом. Однако дилетанту было бы трудно разобраться, о чем шла речь на консилиуме диагностов, поэтому ради друга Хьюлитта я расскажу в упрощенном виде...
Лонвеллина обнаружили в полном одиночестве в бессознательном состоянии в неповрежденном корабле после того, как он выбросил аварийный маяк. Сначала версия была такова, что существо, попросившее о помощи, – преступник, повинный в убийстве, а возможно, и в каннибализме, поскольку перевод корабельных переговоров указывал на присутствие на борту еще одного существа – какого-то личного врача. Тот, вероятно, провинился перед своим работодателем. Однако никаких следов этого медика на борту не обнаруживалось. Поэтому до тех пор, пока не узнали правду, лечили пациента, обладавшего весьма внушительными размерами и устрашающим природным оружием, под наблюдением и в присутствии офицера Корпуса Мониторов.
Лонвеллин представлял собой теплокровное кислорододышащее существо, относящееся к физиологической классификации ЭПЛГ. Его головной мозг находился под мощной броней – неподвижным костным куполом, в котором через равные промежутки размещались отверстия с органами слуха, зрения и обоняния. Куполообразный череп покоился на грушевидном бугорчатом туловище, а оно, в свою очередь, – на пяти укрепленных на уровне плеч щупальцах, четыре из которых заканчивались пучками ловких пальцев, а пятое – тяжелой костяной булавой, с помощью которой, вероятно, ее обладатель проторил себе путь по древу эволюции. Передвигался он ползком, но не сказать, чтобы медленно, пользуясь для передвижения широким мышечным лоскутом вокруг нижней части туловища.
ЭПЛГ поступил в госпиталь с подозрением на обширную запущенную эпителиому, охватившую почти все его тело, хотя рак кожи такого типа обычно не вызывал у пациентов бессознательного состояния. Лонвеллину сделали подкожную инъекцию специфического препарата, подобранного в соответствии с обменом веществ пациента, и первые результаты терапии оказались вполне удовлетворительными. Однако через несколько минут пациент выказал признаки физического беспокойства, и ему каким-то образом удалось нейтрализовать действие лекарства. В итоге состояние пораженной опухолевым процессом кожи вернулось к начальному. Во время этого эпизода биодатчики зарегистрировали, что пациент находится без сознания и, судя по всему, не способен производить никаких движений. Поскольку назначенное пациенту лекарство оказалось неэффективным, приступили к хирургическому удалению пораженной кожи, но и это не дало желаемого результата. После удаления нескольких первых фрагментов опухолевой ткани остальные фрагменты разрослись и поразили внутренние органы, а их удаление было невозможно без угрозы для жизни пациента.
В надежде найти объяснение этой с клинической точки зрения невероятной ситуации, и в частности, того факта, что пациент таки реагировал физически на производимые процедуры, хотя и оставался без сознания и был не способен двигаться, Конвей решил изучить его эмоциональное излучение.
– Вот тогда-то я и подключился к обследованию Лонвеллина, – рассказывал Приликла. – И мы обнаружили, что внутри Лонвеллина находится еще одно разумное существо – отдельная, пребывающая в полном сознании личность, на которую не оказывали влияния лекарства, назначаемые пациенту, и чье присутствие не регистрировалось диагностической аппаратурой. Друг Конвей, основываясь на интуиции, которая, как известно, является одним из качеств, отличающих потенциального диагноста, предположил, что существо, о котором идет речь, слишком мало, но в то же время присутствует повсеместно в организме больного и именно поэтому не поддается обнаружению обычными методами. Он сформулировал гипотезу на основании данных обследования пациента, сведений, почерпнутых из записей бесед Лонвеллина и корабельного врача, а также на основании типа поведения больного, характерного для престарелых... а Лонвеллин был именно таким больным, хотя его вид и отличается редкостной продолжительностью жизни. С возрастом, как и любое другое стареющее существо, Лонвеллин был подвержен нарастающим физиологическим дегенеративным процессам – процессы происходили, несмотря на все попытки Лонвеллина поддерживать свое физическое и умственное здоровье на оптимальном уровне. Дело в том, что он посвятил свою жизнь осуществлению крупномасштабных социологических миссий. Он, по всей вероятности, предвидел то время, когда на какой-нибудь отсталой планете появится нужда в услугах квалифицированного медика. Лонвеллин отдал всю свою долгую жизнь делу лечения планет, страдавших массовой заболеваемостью населения.
