– Остынь! – прикрикнул на него сыщик. – Работу вашу еще проверить надо. Вдруг она никуда не годится. Тогда совсем другой разговор будет.
Он наугад взял один из уже готовых ножей и принялся испытывать его остроту на ногте своего большого пальца. Наступила напряженная тишина.
– Не режет, – буркнул сыщик, побагровевший от напряжения. – Тупой, как твоя башка.
– Это твой ноготь твердый, как булыжник, – возразил Храп. – Нажми посильнее.
Либо лезвие оказалось чересчур острым, либо рука сыщика дрогнула в самый неподходящий момент, да только верхняя фаланга пальца вместе с ногтем вдруг улетела в огонь горна.
– Да что это за ножи такие! – взвыл бедолага, потрясая окровавленной дланью. – Сами живое тело рвут на части! Может, они у тебя заколдованные?
– Самые обыкновенные, – Храп подал сыщику чистую тряпицу, в которую был завернут кровоостанавливающий корень. – Мы колдовством отродясь не занимались. Просто руки у тебя неловкие. Вот лезвие и соскользнуло. Такое с каждым может случиться.
– Ты говори, да не заговаривайся. Я сюда здоровым пришел. А ухожу калекой. За увечье кому-то придется отвечать.
Пятясь задом, дородный сышик споткнулся о мою кувалду, которой сейчас полагалось находиться совсем в другом месте, и едва удержался на ногах. Напарник, до сих пор не проронивший ни слова, устремился ему на помощь, но сверху рухнула жердь, на которой висели кольчуги, дожидавшиеся окончательной отделки. Это уже попахивало мистикой. Или, что куда более вероятно, – проделками яйца.
– Ты нарочно все это подстроил! – заявил сыщик, потерявший полпальца.
– Отделаться от нас хочешь! – добавил его исцарапанный напарник.
– Если сейчас с неба молния упадет, я тоже окажусь виноватым? – возмутился Храп. – Это кузница, а не чистое поле. Здесь каждый шаг надо с оглядкой делать.
– Вот ты и делай! – огрызнулся вконец разобиженный толстяк. – А мы рисковать не намерены. Доложим о твоих злодействах куда следует. Пусть с тобой другие разбираются.
– Не спешите,?? вмешался прытник, которого пока благополучно миновали все каверзы, подстроенные яйцом. – Сначала закончим дело, порученное нам. Есть верные сведения, что глухой лазутчик, в свое время ускользнувший от нас, скрывается где-то в этих краях.
Переговариваясь между собой, вредоносцы были абсолютно уверены, что чужаки, то есть мы с некрашем, не понимают их, а потому секретов друг от друга не держали.
Чревесы, уже собравшиеся покинуть столь негостеприимное местечко, вынуждены были уступить. Как видно, бал здесь правили не они.
Прытник начал с меня. Подобравшись сзади, он громко хлопнул в ладоши, и я, давно ожидавший чего то подобного, испуганно встрепенулся и даже картинно выронил молоток, чудом не задевший самого прытника.
– Слышит, тварь приблудная, – констатировал он. – Не глухой. Хотя выглядит подозрительно.
Затем сходный эксперимент был проделан с некрашем. Тот, как всегда, предавался воспоминаниям об утраченной свободе и даже ухом не повел. Не произвел впечатления и повторный хлопок.
– Не слышит! – обрадовался прытник, сразу позабывший обо мне. – Глухой! Сразу будем его вязать или сначала пристукнем?
– Глухота не единственная примета, – возразил скептически настроенный толстяк. – Разыскиваемый преступник был светлокожим, косматым, из себя стройным. А этот бурый, как тина, безволосый и поперек себя шире. Да ты на его руки посмотри! Одна чуть ли не вдвое короче другой. Никогда не слыхал про лазутчиков с разными руками.
– Это еще не довод. Лучше прямо скажи, что не хочешь с чужаком связываться, – судя по всему, прытник терпеть не мог, когда ему перечат. – Вы тут в своем болоте мхом обросли! Корни пустили! Бдительность утратили! Кожу можно в какой угодно цвет перекрасить, а волосы и сбрить недолго. Да и рука у него, скорее всего, фальшивая. Ну-ка дерни за нее хорошенько!
Прежде чем Храп успел помешать этой опрометчивой затее, дородный сыщик уже ухватил некраша за свободную руку и резко потянул на себя, как это обычно делают, вправляя вывих плечевого сустава.
Вполне возможно, что некраш воспринял эти действия как некую форму приветствия и решил отреагировать соответствующим образом. Ответная любезность привела к тому, что сыщик едва не лишился руки. Вдобавок он проехался брюхом по полу кузницы, не убиравшейся, наверное, еще с тех времен, когда я и знать не знал о Тропе.
Пока я уговаривал некраша разжать пальцы, Храп пытался поставить сыщика на ноги. Когда и то и другое удалось, раздался вопль, порожденный не только болью (десятки мелких железок впились чревесу в живот), но и глубоким испугом, который, как известно, почти равнозначен припадку психоза:
– Хватайте его! Вяжите! Это лазутчик! Он чуть не убил меня!
Когда бразды правления берет на себя любой из допотопных инстинктов, которыми проказница-природа щедро снабдила каждое разумное существо, здравому смыслу остается только стыдливо потупить взор.
В следующий момент все словно взбесились.
Маленький, но отчаянный прытник напал на некраша. Некраш вцепился в того из сыщиков, который еще не пострадал. Я ухватил за шкирку прытника. Толстяк в отместку лягнул меня, а Храп кинулся в самую гущу свалки, пытаясь разнять дерущихся.
Время от времени куча распадалась на противоборствующие пары, всякий раз другие, но затем снова сливалась воедино. В ход уже пошли ножи и молотки, благо здесь их было предостаточно.
Прытник – настоящий бесенок – искусал мне все руки, но я в конце концов изловчился и отшвырнул его прочь. Падая, эта сволочь умудрилась сбить трубу горна и нас всех обдало пламенем.
На мне вспыхнула шляпа, на некраше – фартук, на чревесах – собственная шкура. Не пострадал один только прытник. Воспользовавшись всеобщей суматохой, он ухватил серп и ринулся на меня.
Некраш, видя, что я занят тушением своего головного убора, попытался перехватить злого уродца, но тут же получил серпом по горлу. Крови при этом излилось столько, что она могла бы потушить приличный костер.
Гортанный, захлебывающийся крик некраша сначала предупредил меня об опасности, а затем заставил утратить контроль над собой. Схватив случайно подвернувшуюся под руку кольчугу, я принялся хлестать eю прытника, быстрого и увертливого, как таракан.
Цели достигал только один из пяти-шести мои ударов, но и этого в конечном итоге оказалось достаточно, чтобы на веки вечные отучить лесного вредоносца от дурных поступков.
События между тем развивались своим чередом но, как всегда, не в лучшую сторону. Толстяк топтал рухнувшего на пол Храпа, а его напарник, вооружившись сразу двумя ножами, подбирался ко мне.
Но что такое нож, пусть даже самый острый, против двуручной кувалды? И разве может череп чревеса тягаться прочностью с пудовым куском железа? Одна беда – взгляд в сторону я еще успевал отвести, а вот заткнуть уши, дабы не слышать мерзкий хруст костей, не мог. Руки были заняты.
