— Что? — резко спросил Колпаков.
— Успокойся, Генчик. Поздний ребенок, родовая травма. Так что ты ни при чем. Старики себя клянут, всю жизнь ему подчинили, но толку… Тягость, жуть… Ушла под впечатлением, два дня не могла в себя прийти…
Тон Лены не соответствовал смыслу слов — веселая скороговорка девочки-болтушки.
— Учти, из-за тебя страдала! Ты доволен, что все выяснилось?
— Доволен? Странное представление о довольстве… История тяжеленькая…
— Не цепляйся к словам. Тебе легче? Спокойней?
— Легче? А почему он ходит в ДФК?
— Еще сомневаешься? Перестань, Генчик! Новая волна, общий интерес, он и приходит, смотрит, где-то завидует — комплекс неполноценности и все такое, отсюда странности поведения. А остальное ты сам домыслил — взгляды, преследование, усмешки.
— Жаль парня.
— Самое смешное, что он, кажется, в меня влюбился.
— Очень смешно.
Колпаков попытался представить Лену идущей с инвалидом в кино, пьющей чай на скромной кухне…
— А где он живет?
— Господи, какая разница! Он много раз звонил, звал в кино, в гости, куда он еще, бедняга, может пригласить. С трудом удалось отговориться!
— Причины-то придумывала правдоподобные?
— Обижаешь.
— Ну-ну.
— Что с тобой, Генчик? Ты чем-то расстроен?
Действительно, что с ним? Вроде и ничего. Просто накатила волна раздражения, стерла, как мокрой шершавой губкой, теплые чувства к яркой беззаботной хозяйке, осталось лишь недоумение: зачем он здесь, почему ведет пустой бессмысленный разговор то ли с дорогой фарфоровой статуэткой, то ли с роскошной ангорской кошкой, заведомо непонимающей человеческую речь, но умело реагирующей на интонации и прищуром глаз, мягким мурлыканьем, подергиванием хвоста создающей иллюзию диалога.
Через мгновение он пришел в себя, отчуждение исчезло, мягкая рука гладила его шею, душистые волосы щекотали лицо, под грубыми железными пальцами кожа казалась еще нежнее, и он боялся причинить Лене боль. А все остальное не имело значения.
Когда они прощались, Лена вдруг спохватилась:
— Ты знаешь, у Тамары Евгеньевны несчастье! Сыну на тренировке сломали ногу.
— Этого еще не хватало!
— Хорошо, что у них в секции занимается врач, такой крепкий, представительный, с бородой — интересный мужчина. Он отвез Виктора в больницу, сделал все, что надо, и привез домой. Я как раз у нее гостила, они и заявляются, а Витька на костыле, нога в гипсе… Представляешь? Хомутова чуть в обморок не упала, но врач ее успокоил. Очень любезный доктор…
Колпакову стало ясно, чем вызвана такая любезность, — Кулаков сам сломал Витьке ногу. И это бы еще полбеды, но он совмещал и шинировал перелом — любезность могла выйти боком… Плохо дело! Куда смотрел Николай — он оставался за тренера!
— …И Тамара Евгеньевна к нему расположилась. А вначале хотела жаловаться самому Габаеву!
— Кому?
— Габаеву! Разве ты его не знаешь?
— А кто он такой, этот «сам Габаев»?
— Ну, ты даешь! Это же главный по карате!
Колпаков недоумевающе смотрел на Лену.
— Откуда ты взяла?
— Да все это знают, Генчик!
Лена широко раскрыла удивленные глаза.
— У Зверевой есть список, ну… людей, которые решают вопросы в разных сферах. Так по карате на первом месте Габаев. Ты тоже там есть, но идешь после него… Он вроде председатель.
Колпаков с трудом сдержал ругательство.
— Гришка Габаев — рядовой тренер. Он не председатель федерации, даже не заместитель. Кстати, заместитель — я, хотя хвастаться этим и в голову никогда не приходило. Как спортсмен он тоже мне уступает. Я тебе это говорю, чтобы ты не верила слепо всякой Зверевой и ей подобным.
Лена простодушно захлопала ресницами и потупилась.
— Генчик, ты такой непрактичный… Неважно, кто там официальный председатель, важно, что Габаев решает любой вопрос, для людей этого достаточно.
— Да ничего он не решает и решать не может!
— Ты просто не в курсе, Генчик. Зверева выходила на него, чтобы выделили зал одной группе, — он все сделал!
— Ясно, — нехорошим голосом сказал Колпаков и повернулся к двери, но задержался. — А какое отношение имеет косметичка Зверева к выделению спортивных залов?
— О-о-о! Хозяйка модного салона, клиентки тщательно отобраны, она ко всему на свете имеет отношение! В прошлом году одного мальчика в институт международных отношений устраивала… У красивых ухоженных женщин если не муж начальник, так влиятельные друзья. А она массажик делает не-еежно, ла-а-асково и шепчет: «Марья Сергеевна, милая, родственница сына в институт определяет, мне, конечно, неудобно, но, может, ваш супруг подстрахует…» Кто откажет?
— Ну, ладно! — Колпаков не дослушал.
Габаева дома не оказалось, а к утру злость прошла. Люди все разные, каждый живет, как считает правильным. Черт с ним!
Зашел к Колодину узнать новости. Он редко бывал у председателя федерации на работе и каждый раз удивлялся бешеному ритму производственной жизни главного инженера.
Разбросав посетителей и отключив телефон, Сергей Павлович перевел дух.
— Наверное, скоро сойду с ума, — сообщил он. — И здесь голова кругом идет, и там добавляют. Впору бросить к черту это председательство! Чем дальше — тем хуже!
— А что случилось?
Колодин с досадой махнул рукой.
— Хомутову ногу сломали, в группе Зимина два перелома пальцев, у Слямина еще похлеще… — Он сокрушенно покрутил головой. — Изготовили нунчаки, стали отрабатывать с ними упражнения, один сам себе попал по затылку, сейчас в больнице с тяжелым сотрясением мозга. А нунчаки, между прочим, признаются холодным оружием, за изготовление и ношение можно под суд угодить!
— Мы же предупреждали, объясняли про всякие орудия и про технику безопасности…
— Что толку от объяснений? Результаты-то налицо! Я часто вспоминаю Стукалова — стихия действительно выходит из-под контроля! «Дикие» секции плодятся как грибы…
— Да, с этим надо кончать.
— Как? Сейчас обстановка прояснилась, официальных тренеров двое — ты и Габаев. Всем остальным надо запретить проводить занятия, группы распустить. Но принять такое решение легче, чем исполнить.
Колодин вздохнул.
— И все же это частности, главное в другом… Не туда идет карате, совсем не туда… Иногда я даже думаю, что зря мы бросили зерна, зря пестовали, лелеяли — всходы получились чужими, страшненькими. Того и гляди задушат.
То же самое говорил Зимин, а раньше — Гончаров.
