Мы все ангелы-хранители, оберегающие друг друга от тьмы.
Дин Кунц
ПРОЛОГ
— Значит, она жива? — женщина, спросившая это, смотрела со странным выражением, тут смешалось все — страх, недоверие, радость. Ледяными пальцами она судорожно вцепилась мужчине в руку.
— Да.
— Вы из полиции?
Они все еще стояли в дверях. В глубине холла, за спиной у женщины, показалась девочка.
— Мама, что случилось? — спросила она испуганно.
Но женщина не замечала ее — сейчас она не видела никого и ничего, кроме человека, стоявшего перед ней.
— Нет, я не из полиции... и не газетчик. — Он едва заметно усмехнулся, вспомнив, как она приняла его за одного из этих самых газетчиков и почти два часа продержала на крыльце.
— Мама!
На этот раз женщина услышала и обернулась.
— Кэти, иди к себе! Ничего не случилось, все в порядке, ступай!
Не дожидаясь, пока девочка выполнит распоряжение, она снова повернулась к нежданному гостю. Тот успокаивающим жестом положил свободную руку ей на запястье и тихо сказал:
— Миссис Тери, не волнуйтесь, не надо. Она жива, и с ней все в порядке.
Женщина начала приходить в себя. Восковая бледность, покрывавшая ее лицо, постепенно исчезала, лишь глаза смотрели с прежним испугом и недоверием. Отступив на шаг, она потянула мужчину за собой, продолжая держать его за руку, словно опасаясь, что он может внезапно исчезнуть. Другой рукой она судорожно прижимала к себе небольшую фотографию.
Этой фотографии было уже больше года — он сам сделал ее и знал, что на ней изображено: девушка, совсем молоденькая, в джинсах и светлой футболке. Она радостно улыбается, глядя прямо в камеру, а в руках у нее игрушечный тигренок — белый с черными полосками.
Сходство между этой девушкой и девочкой, все еще настороженно стоявшей в глубине холла, было разительным: светлые, почти белые, волосы, голубые глаза, золотистые веснушки — если бы не разница в возрасте, их легко можно было принять за близнецов.
— Проходите, пожалуйста, — женщина вспомнила о правилах приличия, отдернула руку и отступила на шаг. Обернувшись, она заметила девочку и повторила: — Кэти, иди к себе, не мешай — мне нужно поговорить с этим человеком.
На этот раз дочь послушалась и медленно, явно пытаясь еще хоть что-то услышать, пошла на второй этаж.
Секунду поколебавшись, женщина сказала:
— В гостиную — сюда, пожалуйста.
Мужчина прошел за ней и уселся на предложенный стул. Она села напротив и повторила — уже не спрашивая, а утверждая:
— Значит, она жива...
— Да, миссис Тери, она жива.
Женщина болезненно зажмурилась и, подняв руку, затрясла ею, словно пытаясь остановить собеседника.
— Пожалуйста, не надо, не надо. Я взяла фамилию отца, теперь я Дороти Кэмптон!
— Хорошо, мисс Кэмптон... да не волнуйтесь вы так. С ней действительно все в порядке.
— Я все эти годы не знала... А вы уверены?! Где она?!
— Она в безопасности, — сказал мужчина, — за границей. — Замялся, но потом все-таки попросил: — Мисс Кэмптон, верните мне, пожалуйста, фотографию... для вас у меня есть другая.
Мгновение промедлив, женщина протянула ему снимок — потом отдернула назад, еще раз взглянула на него — и снова протянула, уже более решительно.
Мужчина взял фотографию и спрятал ее во внутренний карман пиджака. Достал бумажник, вынул из него другую и вложил женщине в руку.
— Эта — для вас. Она сделана неделю назад.
Та же девушка так же радостно улыбается, только на руках у нее уже не игрушечный тигренок. Ребенок, совсем маленький, с такими же светлыми, как у нее, волосами; он тянет ручонку к ее лицу, а она, смеясь, пытается повернуть его так, чтобы он смотрел в объектив...
И именно взгляд на эту фотографию — такую домашнюю и мирную — разбил тщательно собранное по кусочкам самообладание женщины. Лицо ее исказилось, она попыталась что-то сказать — и внезапно зарыдала, уронив голову на сложенные на столе руки и уже не стесняясь сидевшего перед ней мужчины.
Он осторожно и не слишком уверенно дотронулся до плеча женщины.
— Мисс Кэмптон, успокойтесь, пожалуйста...
— Семь лет... семь лет, — она подняла залитое слезами лицо, — каждый день я думала... я не знала...
— Мисс Кэмптон...
— Это ее ребенок?
— Сын, — в голосе мужчины прозвучала гордость, — ему уже полгода.
— Значит, у меня есть внук. Как его зовут?
— Мисс Кэмптон, я отвечу на некоторые ваши вопросы, но чуть позже. А сейчас успокойтесь, пожалуйста, и послушайте меня...
— Давайте пройдем на кухню, — сказала женщина. — Мне нужно... пожалуйста, давайте поговорим там.
На кухне она, казалось, почувствовала себя немного спокойнее. Еще раз, взглянув на фотографию, спрятала ее в карман передника, поставила чайник и села за стол напротив мужчины.
— Так что вы хотите мне сказать? — спросила она уже без слез в голосе.
— В ближайшее время дело... Кэролайн снова будет открыто — мы хотим добиться того, чтобы с нее были сняты все обвинения. Когда в полиции узнают, что она жива, вас могут снова вызвать на допрос. Я бы не хотел, чтобы кто-нибудь там узнал о моем визите, лучше всего просто сделайте вид, что ничего не знаете. Если будут давить — свяжитесь с ее адвокатом. Денег вам это стоить не будет, а он сумеет вас защитить.
— Но зачем... зачем это?! Неужели нельзя оставить все как есть?! Ведь в городе про эту историю постепенно забыли... а теперь все начнется сначала. Зачем?! Вы не представляете, что нам пришлось пережить!
— Представляю, мисс Кэмптон. Мы постараемся, чтобы вокруг этого дела не было никакой шумихи. Но Кэролайн должна, наконец, перестать бояться, что ее случайно узнают и арестуют. — Мужчина достал визитную карточку и протянул женщине. — Вот данные адвоката. И если вам потребуется помощь... или вы захотите что-то передать Кэрри — он знает, где меня найти.
Женщина нерешительно взяла карточку, мельком взглянула на нее и тоже сунула в карман передника. Спросила то, что не решалась спросить до сих пор:
— Кто... вы?
— Ее муж.
Уже семь лет Дороти Кэмптон не видела свою старшую дочь, и в ее представлении она оставалась все той же пятнадцатилетней девочкой — светленькой, голубоглазой и веснушчатой, очень похожей на Кэти.
Семь лет назад Кэролайн ушла из дома, чтобы никогда больше туда не вернуться — ушла, перед этим зарезав собственного отца кухонным ножом. С тех пор, как Кэрри исполнилось двенадцать лет, он сожительствовал с ней — а в тот день сказал, что собирается «заняться» и ее младшими сестрами.
