— Что я по-твоему — запах не чувствую?
Она сердито засопела — крыть было нечем. Филипп взгромоздился на соседний табурет, вздохнул и спросил — почти добродушно:
— Ну что, сумку сама покажешь?
— Да нет там ничего, нет! — огрызнулась она. — Последняя была!
Проверять он не стал, поверил на слово.
Бруни не стала ему говорить, чтобы убирался — при нем, по крайней мере, никто не станет ей выпить предлагать; заказала еще один «Манхеттен».
— Слушай, а вообще сколько ты собираешься мне тут глаза мозолить? Надолго тебя папашка-то мой нанял?! — не выдержав, спросила она.
— На год, — сознался белобрысый. Похоже, его эта мысль тоже не слишком радовала.
На год?! Да что они все — с ума посходили?! Она же за это время засохнет… плесенью покроется!
На следующий день все мысли о Пабло вылетели у Бруни из головы — ее настиг очередной «творческий запой».
В мастерскую она спустилась, чтобы закончить наконец вазу для подставки с попугаем. Думала, что за полдня управится, а просидела до вечера.
Дело в том, что сердцевинку цветка она первоначально планировала сделать желтой. Начала собирать — и поняла, что такой яркий тон не подходит, а вот бархатисто-белый — в самый раз.
Пока грелась стекломасса, Бруни начала просматривать старые, давно валявшиеся в мастерской журналы по архитектуре и дизайну, увидела в одном из них фотографию Нотр-Дам-де-Роншан — и в тот же миг поняла, как можно использовать желтую серединку! Ее нужно поместить в цветок вроде каллы, и два таких цветка с бледно-зелеными листьями поставить в вазу модернистской формы, наподобие криво скрученного листа бумаги, вроде бы прозрачную, но на самом деле с серебряными искорками.
Быстро, пока идея не «перегорела», Бруни начала делать наброски. Потом подобрала все нужные ингредиенты для стекла с блестками. Потом сделала еще пару желтых серединок, лепесток для каллы, несколько мелких лепесточков про запас…
Спать она пошла поздно, жутко усталая. Не было сил ни поесть толком, ни поплавать в бассейне, но заснуть никак не удавалось: стоило закрыть глаза, и представлялись какие-то полуфантастические стеклянные конструкции. В конце концов она встала, выпила стакан горячего чая напополам с вермутом и после этого заснула уже как убитая.
Наутро она спустилась в мастерскую ни свет ни заря, так не терпелось продолжить начатое…
Лишь на исходе пятого дня Бруни поставила на стол, предназначенный для «готовой продукции», вазу с попугаем — и с некоторым удивлением поняла, что делать больше нечего.
Ваза идеально вписалась в подставку, в голубой прозрачной воде «плавал» красный цветок с зелеными круглыми листьями — получалось, будто попугай с интересом разглядывает его. Бархатисто-белые каллы стояли в прозрачной вазе, отблескивающей серебряными искорками, а на столе лежали три красных цветка, похожих на орхидеи — теперь предстояло выбрать, который из них станет прототипом для будущего проекта «Лоза».
Все было закончено, идей больше не осталось, и она чувствовала себя выдохшейся и вымотанной. И еще голодной — очень.
Днем она хотела перекусить и позвонила на кухню. По телефону никто не отвечал, она было возмутилась — что за безобразие! — и лишь потом вспомнила, что сегодня воскресенье и фрау Зоннтаг работает только до полудня.
Тогда Бруни отмахнулась, подумав: «Ну и черт с ним!», но теперь под ложечкой сосало и организм настоятельно требовал, чтобы она немедленно отправилась на кухню и нашла что-нибудь поесть. Желательно побольше. Желательно повкуснее.
Первым, что она обнаружила на кухне, был белобрысый. Он стоял у плиты и что-то жарил на большой сковороде; увидев Бруни, небрежно бросил: «Привет!» и снова занялся своим делом.
Проходя мимо него к холодильнику, она незаметно взглянула на сковороду — что он там такое жарит?
Оказалось — омлет. И не просто омлет, а огромный омлетище, на изготовление которого ушло никак не меньше полудюжины яиц, с сосисками, розовыми горбиками выпиравшими из желтоватой массы, с ломтиками помидоров — да еще посыпанный сверху зеленым луком!
Омлета сразу захотелось. Захотелось настолько, что Бруни невольно сглотнула слюну и решительно открыла дверцу холодильника.
Так, что у нас тут есть… два салата, рыба под соусом, пюре… Доносившийся со сковороды запах сводил с ума — хотелось не рыбы, хотелось именно вот того, пестрого, упоительно пахнущего…
Словно подслушав ее мысли, Филипп внезапно спросил сзади:
— Ну что — хочешь омлета?
— Да! — ответила Бруни, оборачиваясь.
К делу он подошел обстоятельно и умело: снял сковороду с плиты, поставил на ее место тарелку — через полминуты снял ее с помощью тряпочки и поставил греться вторую. Разрезал омлет на две части, положил одну из них на подогретую тарелку, чуть подумал и добавил туда «довесок» с сосиской. Остатки омлета он ловко спихнул на вторую тарелку, переставил обе на стол и кивнул на ту, что была с довеском:
— Прошу!
— У меня салат есть — хочешь? — решила Бруни внести свою лепту в трапезу.
— Какой?
— Грибы, маринованные.
— Небось, специально для меня — поганки приготовила? — приподняв бровь, усмехнулся Филипп.
Бруни недоверчиво вгляделась — он что, никак, шутит?! Похоже на то… Небывалое событие — надо дату запомнить!
— Если хочешь, я могу первая гриб съесть! — Достала из холодильника плошку с салатом и, выкопав грибок побольше, демонстративно сунула его в рот. — Вот!
Не сводя с нее глаз, белобрысый тоже полез пальцами в плошку и выловил гриб. Пожевал, скривился.
— Вроде, ничего…
Ели они сосредоточенно, в полном молчании. К удивлению Бруни, белобрысый запивал еду молоком. Маринованные грибы — молоком! Бр-р-р!!! Сама она предпочла колу.
— Может, ты еще чего-нибудь хочешь? — спросила Бруни, с сожалением глядя на пустую тарелку — омлет, увы, кончился очень быстро. Вроде бы она и не чувствовала себя больше голодной, но чего-то все равно не хватало. — Есть еще фруктовый салат.
— Давай лучше сладкий пирог поедим.
— Какой сладкий пирог? — заинтересовалась она.
— С творогом. Фрау Зоннтаг с утра сделала.
— Тогда давай пирог.
— Чай будешь? — спросил Филипп, вставая.
— Буду.
Он достал из холодильника пирог, положил его в микроволновку, включил; поставил чайник; достал из шкафчика чайничек для заварки и чай. Бруни с интересом наблюдала за ним — похоже, парень чувствовал себя на кухне как рыба в воде.
— У тебя рука все еще болит? — спросила она, подумала, что он сейчас скажет какую-нибудь гадость, но белобрысый ответил вполне миролюбиво:
