Файл 309: Принцесса и незаконченное послание – заблокировано.
ХАДЖИ
Когда я звоню по телефону, слышу, как на том конце поют мои кузины. Эту песню пел мне отец, когда я был маленьким, простенькая песенка про то, как можно находить радость в обычных повседневных занятиях. Они собирают фрукты с высоченного, самым непостижимым образом переплетенного дерева, его длинные гибкие ветви спускаются до самой земли, как бы обнимая перуанскую почву. На заднем плане я вижу отца. Он рад мне и говорит, что хотел бы, чтобы я был там с ними.
Они собирают приманку для маленькой обезьянки, которая либо есть на самом деле, либо ее нет вообще. Он говорит, что снимок со спутника очень нечеткий. Так что животное, спрыгнувшее с ветки, вполне может оказаться карликовой обезьянкой, но сказать это с уверенностью невозможно.
– Желаю удачи, – говорю я. – Ты любишь меня?
– Конечно люблю, Хаджи.
– Действительно? Что ты любишь во мне?
– Тебя что-то беспокоит?
– Когда-то ты говорил, что ни один отец не любит так своего сына, как Бог любит тех, кто следует Его путем. Это верно?
– Ты и сам знаешь, что верно.
– Тогда правильно ли будет утверждать, что ты любишь меня меньше, чем Бог?
– Правильно будет сказать, что мы оба следуем за Ним, и Его любовь к нам отражается в том, как мы любим друг друга.
Я молча смотрю на него, все мои чувства спутались, словно моток веревки.
– Думаю, что я догадываюсь, о чем идет речь, – говорит он.
– Догадываешься?
– Ты открыл новый образ жизни, путь, по которому идут твои кузины, он нравится тебе больше, может, ты завидуешь, может быть, озадачен, и у тебя множество вопросов. Не исключено, что ты винишь меня в том, что столько лет я не показывал тебе этого. Если ты действительно это чувствуешь, я должен попросить у тебя прощения, но пойми, прошу тебя, я защищал тебя от Нимфенбурга, сколько мог. Но делал я это не из эгоизма, а потому, что считал, что тебе нужны ориентиры, чтобы увидеть все как оно есть, составить свое мнение, вместо того чтобы неотвратимо поддаться множеству соблазнов.
– Я не Мутазз и не Рашид. Здесь я стал мудрее. Отъезд домой сделает еще мудрее. Я вовсе не виню тебя за то, что ты долго удерживал меня.
– Значит, я тебя не понял, – признался отец.
– И я тебя тоже, – ответил я.
– Хаджи, говори, пожалуйста, понятно, – попросил он, его скулы напряглись, а в глазах появилась отеческая озабоченность.
Я боюсь говорить. Мне нужно сначала глубоко вздохнуть и остановить круговерть слов и мыслей, вихрем несущихся у меня в голове.
– Вашти велела мне не позволять тебе делать это, – слышу я себя будто со стороны. – Она сказала, что ты не можешь меня заставить, что я не должен поддаваться тебе.
– О чем речь? Что там у вас произошло?
– Не расскажешь ли ты мне про Джеймса Хёгуси?
Длиннохвостый ара с ярко-красными крыльями, кончики которых окрашены желтым и голубым цветом, проносится мимо, на лету он выхватывает из груды собранных фруктов один. Мы не обращаем на него внимания. Я всматриваюсь в лицо отца. На нем ничего не прочесть.
– Я хотел, чтобы ты узнал об этом иначе.
– Но я узнал.
– И теперь ты растерян?
– Растерян?
– Доктор Хёгуси был великим человеком и мечтателем, но он во многом добился успехов. Он лишь источник генетических материалов для тебя. Я, естественно, не ожидаю, что ты будешь с ним состязаться или пытаться сравнивать себя с ним. Для тебя будет лучше сосредоточиться на своих собственных достижениях, на собственном будущем.
– И какое у меня может быть будущее? Стать вместилищем для души умершего?
– Теперь понимаю, – говорит он, в его обсидиановых глазах вспыхивает огонек. – Ты просмотрел все диски. Ой, Хаджи, ты все неправильно понял.
– Тогда объясни.
– Ученые «Гедехтниса» – мои герои, – говорит он. – Без них никого из нас не было бы. Ну и что может быть лучшим выражением признательности им, чем использование их ДНК?
– Но на диске… – вмешиваюсь я.
Однако не заканчиваю, увидев поднятый палец отца. Я его перебил. Обычно я так не поступаю.
– Прежде чем взять генетический образец, я захотел узнать их получше, – продолжает он, – поэтому просмотрел все диски. Да, группа ученых выразила желание быть клонированными, да, часть из них хотела, чтобы эти клоны превратились в коробки для их мозга. Сын, когда человек знает, что умирает, и в нем есть вера в Бога, на сердце у него покой. Но когда веры нет, что обычно происходит в эти последние дни?
– Отчаяние становится для человека хлебом, а безысходность – маслом, – цитирую я, и ему это нравится.
– Так и случилось с доктором Хёгуси, – говорит он. – Но прислушайся к моим словам. Я не склонен к отчаянию, да и времена сейчас спокойные.
Его слова звучат весомо, и я начинаю чувствовать себя дураком, потому что слишком поторопился с выводами.
– Так значит, меня не принесут в жертву?
– Не больше, чем всех остальных, – улыбается он.
Я не понял. Я-то думал, что узнал свое истинное предназначение.
– Твое истинное предназначение то же, что всегда. Следовать за Богом и принимать все, что он для тебя уготовил.
– А что, если он уготовил мне это? Что, если миру будет лучше, когда вместо меня придет Хёгуси? – возражаю я.
– Что, если? На «что, если» нет времени, Хаджи. Есть время только на «есть». Придерживайся пути любви, человеческой доброты и сострадания. Что должно случиться, случится, а ты должен принять волю Бога без страха.
Он, как всегда, прав, я извиняюсь за свою глупость, и он снисходительно принимает мои извинения. Между нами больше нет напряжения, хотя что-то продолжает меня грызть, какое-то неприятное беспокойство, я никак не могу определить, что это такое.
– Как ты думаешь, зачем Вашти все это затеяла? – спрашивает он.
Он думает, что Вашти сама отвела меня в криолабораторию, поэтому я объясняю, как все произошло. Тогда лицо его становится задумчивым.
– Это ведь Вашти послала тебе ключ, – говорит он. – Она хотела, чтобы ты просмотрел диски.
Мне это в голову не пришло.
– Это вполне возможно, – соглашаюсь я. Чем больше я думаю об этом, тем сильнее моя уверенность. Я неохотно передаю ему слова Вашти о том, что он отстало мыслит, а он говорит, что слыхал от нее вещи и похуже.
– У нее нет любви к своему происхождению, она не учится на прошлых ошибках. Она абсолютист, рядящийся в одежды прогрессиста, и хотя она делает вид, что всегда поступает порядочно, в ее сердце этого нет. Она обожает творить «фитнах». – Он использует арабское слово, означающее обман и проверку веры. – Она настроила Шампань против меня. То же она хочет сделать и с моими детьми.
