— Дак я… Открываю! — крикнул Гестапо как можно громче. — Открываю! Что вы сразу мне не сказали, товарищи?
* * *
— Подъем, Николай. Руки по швам. Вот так. Ну!.. Стоять!
— Этих троих на коридор, в читальню. Черных тоже. Воронюк, поговори с ними, пока труханец у них еще не прошел. Рульковский потом выйдет, осмотрит.
— Есть.
— Эй, Николай батькович!.. Стоять, я сказал!
— Подъем! Всем подъем!
Яркий свет слепил глаза. Коля Лукашко не мог сказать точно: спит он или не спит.
Он знал только, что здорово устал, будто прожил целую жизнь грузчиком на товарной станции. Через сутки это обычно проходит, если, конечно, снова не закурить… А потом в блоке объявились эти мужики. Как они сюда попали — Коля не знал. Не помнил. Может, он сам им открыл, может, они взломали дверь. Откуда им известно его имя?
— Еще раз попробуешь упасть — я сделаю вот так, — сказал кто-то большой, наклонившись к самому его лицу. И наступил своим башмаком на голую ступню Коли Лукашко.
Коля ударил головой в пахнущий свиной кожей живот. Живот оказался твердым, как скала. Колю подняли, щелкнули по ушам, поставили вертикально.
— Рульковский, осмотри его. Быстренько.
Из блока цепочкой выходили на коридор Чума, Соломон и Джо. К черной заднице Соломона прилипли розовые женские трусики, резинки глубоко врезались в ляжки; свои трусы он давно сгноил, теперь одалживает у проституток. Соломон и Джо громко возмущаются на своем родном суахили.
— Так, Николай. Я буду отдавать команды, ты будешь выполнять их быстро и без суеты. Это в твоих интересах. Договорились?.. Ну-ка открой рот и покажи язык.
Коля широко открыл рот и высунул язык как можно дальше. Мужчина в очках без оправы положил свою руку ему на подбородок и отвел вниз, будто собрался выломать челюсть напрочь. Рука сильно пахла хлоркой. «Врач», — подумал Коля.
— Посмотри на меня.
В зрачок уперся луч крохотного фонарика.
— Так… Теперь подними руки.
Мягкая желтая бумажка скользнула от подмышек к паху. Бумажка потемнела от пота или грязи, врач рассмотрел ее на свет, покачал головой и спрятал в карман.
— Вытяни руки вперед, разожми кулаки.
Руки дрожали.
— Разверни ко мне тыльной стороной.
Холодные пальцы пробежались по венам на локтевых сгибах, потом — по венам на ступнях ног. Сильно надавили несколько раз.
— Стяни трусы до колен.
Врач заставил Колю поднять член вверх и заглянул туда, словно грибник, который ищет подосиновик под веточкой. Надавил большим пальцем. Коля вскрикнул.
— Тихо.
Коле пришлось еще несколько раз повернуться вокруг оси, пока врач, задрав очки на высокий лоб, стучал пальцами по правому подреберью, щупал и растягивал кожу на спине, лопатках, животе, ягодицах. Наверное, искал какие-то таинственные письмена. Шифровки.
— Что это? — он показал на царапину под коленкой.
— Упал, — сказал Коля Лукашко.
— Брешешь.
Коля ничего не ответил и отвернулся. Все это время третий Посетитель — высокий, скуластый, лицо как обитый угол дома — шарил по комнате, выдвигая из-под кроватей чемоданы, вытряхивая их содержимое на пол, сбрасывая книги с полок, переворачивая тумбочки, из которых сыпалась шелуха от семечек и хлебные крошки.
Нашел на полу влажное полотенце, понюхал. Улыбнулся.
— Глянь, Владимир Иванович.
Он сунул полотенце под нос врачу. Тот потянул носом, серьезно посмотрел на Колю Лукашко.
— Ты — придурок чертов, понятно тебе? — сказал Рульковский.
— Я ничего не знаю, — сказал Коля. — А вы кто такие?
— Не валяй дурака. Ты прекрасно знаешь, кто может поднять тебя среди ночи.
Вину-то чувствуешь, — утвердительно сказал скуластый. — Но я тебе поясню на всякий случай: уголовный розыск, отдел по борьбе с наркобизнесом.
Огромные руки скуластого, два мощных зажима-манипулятора, сдавили плечи Лукашко.
Острый орлиный нос, а за ним широкие лемеха-скулы; если он саданет сейчас, Коля развалится, как комок глины под плугом.
— Где «дурь», Николай?
— Нет у меня никакой «дури»!..
— Не звезди. Ты курил сегодня с дружками, вся комната провонялась.
— Я ничего не знаю! Нет у меня ничего!
Плечи сдавило так, что, Кажется, пальцы скуластого должны коснуться друг друга через кожу Лукашко. А потом Рульковский увидел что-то. Пустой полиэтиленовый пакет, в каких обычно продают сахар, — лежит себе на подоконнике, почти на самом виду. Рульковский все сразу понял, взял пакет, провел пальцем по внутренней поверхности. Попробовал на язык. Присел на корточки рядом со скуластым.
— Опоздали, — сказал он тихо. — Позвони Агеев вчера, мы бы этим щенкам полную жопу огурцов натолкали бы.
Скуластый велел Коле Лукашко встать на кровать коленями и повернуться к стене, а сам подошел к врачу.
— Дай-ка сюда.
Он взял пакет у Рульковского, встряхнул, постучал пальцами по стенкам. Внутри слабо колыхнулась коричневая пыль, будто оставленная когда-то ночной бабочкой.
— Сколько нужно по минимуму? — спросил Рульковский.
— Две сотых хотя бы, — сказал скуластый. — Да и то, это же по первому разу…
Себе дороже.
— Сколько здесь?
— Полсотни не наберется. Ладно, а у тебя что?
— Мышечный тремор, потливость, вены и язык чистые. Без хроматографии я, сам понимаешь, никуда… Единственное, что могу сказать: парни зарядились вчера вечером, и это был только гашиш, без сочетаний.
— Так и тянет сунуть щенкам «шмеля»… Да ладно, подождем… Эти наркушечные дела — они как грипп, правда, Рульковский? Если здесь — то и там. Нужно только вычислить, кто громче всех кашляет.
Коля Лукашко осторожно повернул голову, чтобы услышать, о чем они шепчутся, но скуластый тут же крикнул:
— Эй! Стоять смирно, кому сказал!
Настроение у него, видно, было не очень. Скуластый выдернул шнур из электрочайника и врезал несколько раз по Колькиным пяткам, из-за чего Колька чуть не обмочился.
— Это чтобы помнил, когда в следующий раз покурить захочется.
Затем человек по фамилии Воронюк приводил по одному Соломона, Джо и Чуму; врач Рульковский осматривал их, а потом каждого ставили в шестьсот двадцать первую позицию и лупили шнуром по пяткам.
— Из-за вас, полудурков, нормальным людям выспаться некогда!..
Глава четвертая
ПО ЛИНИИ КОНТРРАЗВЕДКИ
У входа в здание аэровокзала полно милиции и ОМОНа. Здесь же роятся какие-то пэтэушники в футболках и бермудских шортах, похожие на насекомых-трупоедов; они пьют пиво, курят и беспрерывно плюют, будто у них последняя стадия заражения «циклоном». Из магнитол цыкает хип-хоп. Пэтэушников не меньше двух сотен. А может, и больше.
