Герта рванула ящик стола, аккуратно сложенные стопки листков разлетелись по полу. Выхватила другой ящик, не удержала, уронила.
Надо было знать Марта, чтобы понять, какая ярость охватила его. Он никогда не возражал Герте, соглашался, что он неумный, неловкий, неудачник. Но эти бумаги были лучшей частью его “я”. Они оправдывали его существование. И вот теперь Герта топчет ногами это лучшее “я”.
Он оттолкнул ее. Герта упала, вероятно нарочно, ударилась головой о стену и некоторое время смотрела на мужа больше с удивлением, чем с обидой. Никогда она еще не видела его в таком гневе. Потом, спохватившись, Герта заплакала громко.
Март молча подбирал и складывал листки.
— Несчастная я, — всхлипывала Герта. — Вышла замуж за лодыря, за сти–ихоплета… Загубила свою молодость… Режиссеры делали мне предложение, умоляли выйти замуж. Всем отказывала ради этого… этого…
Она плакала и время от времени поглядывала на мужа. Почему Март никак не реагирует на слезы? И почему смотрит таким странным взглядом? Он же извиняться должен, вымаливать прощение, обещать исправиться.
А Март смотрел на Герту с ужасом, не понимая, не узнавая, и думал, сокрушаясь: “Совсем чужая, совсем чужая!”
5
“Раз… два… три…”
Кто знает, почему мозг Эрла вздумал отсчитывать секунды падения. И кто сочтет, сколько воспоминаний пронеслось в мозгу, пока Эрл летел, кувыркаясь и ведя счет.
Перед глазами кружились в беспорядке мазки белого, голубого, охристого, зеленого… И точно так же кружились обрывки воспоминаний: Эрл на крикетной площадке, Эрл у гроба матери, Эрл у классной доски, Эрл в тропическом лесу… А мозг продолжал отсчитывать: “Пять… шесть… семь…”
Солнце блеснуло в глаза, затем тень закрыла его. Сзади что‑то ударило, подтолкнуло. Совсем близкая земля мелькнула рядом и ушла. Эрл закрыл глаза.
— Не бойся, милый… — Голос юной Гарпии звучал над ухом. — Я унесу тебя далеко–далеко. Глупые, они заперли всех крылатых девушек. Мы одни в воздухе, нас никто не догонит.
Сердце Эрла наполнилось благодарностью и нежностью. Какая смелая, какая самоотверженная девушка! Она вовремя прыгнула со скалы, догнала Эрла, пикируя, подхватила на лету…
— Ничего, — шептала Гарпия, задыхаясь. — Мне совсем не тяжело. Мне так радостно! Только не двигайся, прошу тебя.
Эрл старался не двигаться, старался не дышать. Так стыдно было, что он совсем не может помочь нежной девушке, висит в ее руках, как мешок, связанный веревками.
Он глядел вниз как бы с невидимой башни. Под ним, метрах в десяти от его ног, медлительно проплывали верхушки деревьев, щербатые скалы, водопады, лужайки. И когда прошел первый страх и прекратилось головокружение, Эрл понял, какое счастье досталось девушкам–гарпиям вместе с крыльями.
Это не имело ничего общего с полетом в пропахшей бензином кабине натужно ревущего самолета, откуда леса и поля выглядят лиловатыми пятнами разных оттенков. Отсюда, с малой высоты, лес показывал им свои интимные тайны. Эрл увидел огромную кошку — ягуара, который точил когти, царапая кору. Деревья повыше они огибали, плыли по извилистым лесным коридорам. И обезьяны, лохматые лесные акробаты, сопровождали их, прыгали по веткам, перебрасывая тело с руки на руку. Питон, дремлющий на суку, приподнял голову. Эрл поджал ноги, чтобы не задеть его.
Гарпия дышала с хрипом, ее горячее дыхание грело затылок, пальцы все больнее впивались под мышки. Несколько раз она пробовала ногами обхватить нога Эрла, но ей не удавалось это. При последней попытке она чуть не выронила Эрла, даже зубами ухватила его за волосы.
“Боже, как она удерживает меня? — думал Эрл. — Целых семьдесят килограммов на вытянутых руках”.
— Брось меня, лети одна!
Гарпия лишь тихонько рассмеялась:
— Бросить? Ха! Мне тяжело, но… я люблю.
…На следующий вечер они сидели на берегу океана. Гарпия задумчиво смотрела, как валы набегают на берег, крутыми лбами стараются протаранить скалы и разлетаются каскадами шипящих брызг. Морская даль отражалась в синих зрачках Гарпии.
— Как велик твой мир! — говорила она Эрлу. — Какая я крошечная у твоих ног! У меня жжет в груди и сердце ноет, когда я смотрю на тебя. Это и есть любовь, да?
Что мог сказать Эрл? Он и сам не разобрался в своих чувствах. Любил ли он? Да, да, да! Но ведь еще вчера поутру он снисходительно посмеивался над Гарпией, мысленно называл ее наивной дикарочкой. Нет, это было не вчера. Тогда он не знал еще, что такое подвиг любви. Всей его жизни не хватит, чтобы отплатить Гарпии. Он покажет ей мир, приобщит к культуре, научит всему… Он обеспечен, у него есть все, чтобы осчастливить любую девушку.
— Я хочу смотреть тебе в глаза, — шептала Гарпия, — днем и ночью. И завтра, и всегда… Только смотреть в глаза. Это и есть любовь, да?
Эрл нагнулся и поцеловал ее в губы.
— Еще, еще! — Голос ее был сухим и жадным. — Милый, это и есть любовь, да? Я хочу быть счастливой, целуй меня, рви крылья, мне они не нужны больше.
Эрл увидел у самого лица бездонные расширенные зрачки, и на мгновение ему показалось, что он чужой здесь, что Гарпия тут одна, наедине со своей беспредельной любовью…
Через три дня они пешком добрались до порта, а еще через неделю пароход увез их на родину Эрла.
5а
У Марта были золотые часы, у Гертруды — браслет и жемчужное ожерелье. Конечно, все это пришлось заложить. Потом Март продал пальто, затем кое‑что из мебели. В комнатах стало просторно и неуютно. Они перебрались в другой квартал, чтобы меньше платить за квартиру.
Потом пришлось продать выходной костюм, выкупить драгоценности и тут же продать их. Почему‑то эта операция кормила их не больше месяца. Где‑то рядом, в том же городе, жили сотни людей, которые наживались и богатели, продавая и покупая. Как они богатели, для Марта оставалось тайной. Он продал все, что у него было, но не нашлось вещи, за которую он выручил бы больше четверти цены. Даже знаменитые акции гватемальских рудников пошли за пятнадцать процентов номинала.
История падения Марта была долгой и скучной. Для всех — скучной, для Герты — раздражающе–глупой, а для самого Марта — полной горьких переживаний. К двум часам дня обессиленный от унижений Март возвращался домой. Гертруда встречала его на пороге настороженным взглядом. Но не спрашивала ничего. По лицу видела, что он вернулся ни с чем.
И легче было, когда Герты не было дома, не было молчаливого упрека в ее глазах. К счастью, в последнее время это случалось все чаще. Герта уходила к своей сестре Маргарите. И на здоровье! У Марта не было никаких претензий. Там она могла по крайней мере сытно пообедать.
Дома Март садился у окна, глядел на серое городское небо и мечтал. Мечтал о тех временах, когда его признают и люди будут гордиться, что встречали его, пожимали руку, жили на одной улице с ним. В предвкушении будущей славы Март счастливо улыбался. Жаль, что Герта не могла разделить его мечты. Во–первых, она не верила в них, а во–вторых, счастье ей нужно было сейчас, немедленно, пока не ушла молодость.
