И нередко узнавал, что этот некомпетентный гражданин не оставляет вниманием и других авторов.
Прошло года полтора. За это время я сдал минимум и выбрал, преодолевая сомнения шефа, тему для диссертации: “К вопросу о физиологии контактов в сообществе некоторых китообразных”. В переводе на русский это означает: “Изучение языка дельфинов”. Но в науке не принято давать чересчур определенные названия — это несолидно выглядит. А вдруг языка‑то нет?
И вот, когда мы обсуждали сроки, весьма сжатые, шеф сказал небрежно, как бы между прочим:
— Юноша, тут ко мне звонят из кино, просят, чтобы я выступил у них на конференции. Некогда мне, честное слово. Поезжайте, скажите там, чтобы нашу тематику не игнорировали. Вы же у нас специалист по художественному слову и образу.
Поехал я без особенного удовольствия. Моя тяга к искусству поубавилась за последние годы, не без помощи Г. Десницкого. Но просьбы шефа надо было понимать как приказы. Может быть, умение выступать на конференциях входит у него в программу обучения аспирантов…
Ну вот, сижу я в президиуме, слушаю, как выступают опытные люди: режиссеры, директора студий, операторы, кинодраматурги, толково и со знанием деталей объясняют, что фильмы о науке, конечно, необходимы, но нет для них фондов, нет артистов, нет сценариев и сценаристов, нет съемочных площадок и нет аппаратуры для комбинированных съемок. И надо добиваться, чтобы все это дали…
И вдруг слышу:
— Слово предоставляется представителю Крымской области, товарищу Десницкому из Приморского Дома техники.
Я насторожился. Наконец‑то увижу этого монстра.
Выходит на трибуну молодой человек моего возраста или старше года на три, худенький, стройный, курчавый, с высоким лбом, благообразный на вид, и негромким тенором, почти нежным голоском говорит:
— Я займу у вас только пять минут, уложусь в регламент. В течение пяти минут я попробую доказать с цифрами, что настоящая конференция вообще не нужна. Фильмы о науке можно делать без артистов, без площадок и без комбинированных съемок…
Потом‑то я разобрался, что предложение Гелия было нестоящее. Он думал, что можно просто снимать на пленку уроки лучших учителей. В сущности, это был отказ от всех возможностей кино — кинофильм без киноискусства. Но не в этом дело. Представляете себе, как были возмущены все эти маститые специалисты, знатоки тонкостей, когда им вдруг в лицо заявили, что можно без них обойтись! Они конференцию готовили полгода, и вдруг какой‑то мальчишка, выскочка, кричит, что конференция не нужна совсем. Помню, как очень известный оператор с трясущимися губами и красными пятнами на лице, дрожа от гнева, говорил:
— Я не понимаю, зачем вы приехали сюда, молодой человек, почему вы живете в гостинице за счет государства?
Десницкий тут же поднял руку:
— Разрешите в порядке реплики два слова. Я согласен с выступающим товарищем. Действительно, мое присутствие на этой бессмысленной конференции не имеет смысла. Я уеду сегодня. От командировочных и гостиницы отказываюсь.
В перерыве я разыскал этого возмутителя спокойствия, догнал уже в раздевалке, представился:
— Я Юрий Кудеяров. Я очень обижался на вас, потому что считал вас беспардонным карьеристом, который лезет вперед, толкая всех локтями, унижая людей, хочет составить себе авторитет. Но сегодня я понял вашу натуру. На самом деле вы искренний и бескорыстный озорник, который просто любит совать палку в муравейник. Вы тот самый скорпион из анекдота, который утонул, потому что ужалил лягушку, переправлявшую его через ручей. Утонул, но ужалил, поскольку характер требовал жалить. Будем знакомы, я тоже один из ужаленных.
С того дня и началось наше знакомство — дружба, смею сказать. Поскольку от гостиницы Гелий отказался, пришлось ему ехать ночевать ко мне в Одинцово.
Характеристика моя оказалась справедливой: Гелий на самом деле был бескорыстным воином, любителем словесных сражений, фехтовальщиком на формулах, ценителем метких возражений, сокрушительных доводов, колючих насмешек. И темперамент его как нельзя лучше подходит к его основному занятию. Он — изобретатель. Уж не знаю, любимое дело сформировало характер Гелия или призвание он выбрал по характеру.
Гелий воюет всегда: с косной природой, уклоняющейся от выполнения заданий человека; с косным материалом, отказывающимся от перегрузок; с косной конструкцией, не способной удовлетворить Гелия; с косными экспертами, не оценившими мгновенно всей оригинальности его мыслей; с косными плановиками, откладывающими реконструкции отраслей; с косными инженерами и директорами, не бросающими все свои дела, чтобы продвигать идеи Гелия, и с косностью ума человеческого, своего собственного в частности, не умеющего быстро решать все возникающие проблемы.
Косность и робость — главнейшие враги Гелия. Я имею в виду робость мысли: неуверенность в себе, в своей возможности понять, решить, разобраться, придумать. Гелий ненавидит слово “недостижимо”, считает, что пределов нет ни в каком направлении. Любимая его фраза: “Все, что сделано, сделано человеком. Все, что не сделано, может быть сделано только руками”. Сам он мастер на все руки: механик, электрик, радист, плотник, каменщик, — мало ли что нужно в изобретательском деле? И еще он любит говорить: “Все, что придумано, придумано людьми. Все, что не придумано, придумаешь только головой”. Он насчитывает 144 логических приема для изобретательства. Но как я заметил, самым употребительным был прием номер один: “Попробуем наоборот”.
В сущности, на этом приеме построен его самый первый спор со мной. Я написал о жестокой борьбе за существование в мире китообразных. Гелий прочел и немедленно задумался: “Нельзя ли наоборот? Нельзя ли прогрессировать и развиваться на основе содружества, без жестокой борьбы?” И многообразная природа, перепробовавшая все варианты, предоставила факты и Гелию.
А выступление на киноконференции? Оно построено на том же приеме: нельзя ли наоборот? Вы печалитесь, что нет артистов, драматургов, съемочных площадок, нужной техники? Так нельзя ли обойтись без артистов и без площадок? И многообразная практика предоставляет Гелию и такие варианты.
Нельзя ли все переделать, нельзя ли запустить наоборот? — эти вопросы не покидали голову Гелия. Помню, однажды возвращались мы с ним из Москвы в Одинцово. Только вышли на асфальтовую спину перрона, двери вагонов сомкнулись, заискрили пантографы. Десяти секунд не хватило нам.
— Жалость какая! — сказал я. — Следующая электричка со всеми остановками. Лишних четверть часа в пути.
— Лишних четверть часа на остановки? — переспросил Гелий и взялся пальцами за виски.
Я уже знал: такая у него манера — думая, потирать виски пальцами, как бы кровь подгонять к мозгу.
И, прежде чем поезд дошел до Одинцова, я услышал:
— Есть возможность отменить остановки. Никакой реконструкции, никаких перестроек, только за счет иной организации поезда будут идти вдвое быстрее.
