У Тургенева сын — соперник отца. Но сын–соперник — это крайность, редкий пример (не будем подтверждать Фрейда с его комплексом Эдипа!), но зато как часто младший соперничает со старшим, молодой с пожившим!
Волнует? Значит, осталось это в нашем веке, пришло из предыдущего, прошло сквозь века. Извечный треугольник: Она и два претендента — юный и зрелый, набирающий силы и набравший, сильный.
Извечный треугольник. Вершина его почти неизменна: Она — свежая, только что распустившаяся, готовая к любви, трепетно мечтающая о любви, ждущая любви, жаждущая отдаться, зачать, стать матерью, сделать наиважнейшее в мире дело: подарить человечеству человечка.
В основании треугольника два угла, условно назовем их “левым” и “правым”. Левое в нашей стране считается прогрессивным, стало быть, в левый угол поместим влюбленного юношу. Пожалуй, не так уж он изменится от эпохи к эпохе: безумный от любви, пылкий, неопытный, не скажу “чистый”, не очень уверен я в безгрешной чистоте чувств половозрелого парня. В правом же углу — сильный мужчина. Вот он, пожалуй, наиболее изменчивая фигура в вечном треугольнике. Ведь “сила” различна в разных веках: мускулы, оружие, власть, земля, деньги, заслуги, слава, положение, должность… Конечно, привлекательный юноша очень верит в себя, клянется любимой, что он добьется успеха, приобретет мускулы, оружие, власть, землю, деньги, заслуги и все прочее. Обещает, в сущности, переместиться в правый угол… где уже обитает достигший успеха.
Так есть ли смысл ждать? Бери готовое!
Кого предпочтет заневестившаяся?
Родители‑то ее за правого. У правого достоинства налицо, синица в руках. Надежный муж, жену прокормит, детей обеспечит.
Рассудок за правого. Нередко и сердце за правого. Настоящий мужчина, опора, силу чувствуешь в нем.
Но мечтает Она с самого детства об идеале, сочетающем левый и правый угол: о юном и прекрасном принце в старых сказках, о юном и прекрасном миллионере в голливудских киноподелках.
Литература же всегда… почти всегда за левого — за юного и бедного. Всегда за юного! Написал и сам себе удивляюсь: вот я же давно не юноша, но никогда, ни в каком возрасте не посочувствовал бы я девушке, которая предпочла бы студенту сорокалетнего профессора с залысинами. Даже если это любовь, что‑то расчетливое есть в такой любви.
Почему же обещающие нам приятнее исполнивших обещания?
Почему надежда заманчивее надежности?
Жажда перемен? Естественная тяга к лучшему от хорошего? Стремление к движению и обязательно вверх?
Так или иначе мы сопереживаем растущему. Сочувствуем солдату, который собрался стать генералом. И на стадионе болеем за слабых, одолевающих чемпиона.
Хотя, собственно говоря, что замечательного в таком успехе? Вместо одного генерала другой, вместо одного чемпиона другой. Человек перебрался из левого угла в правый по основанию треугольника, все на том же уровне. Личная судьба изменилась, а треугольник тот же. К тому же очень немногие уроженцы левого угла добираются до правого. Большинство застревает, пройдя полпути, четверть пути, один процент, долю процента. Зачем же мы все в литературе ориентируем девушек на напрасные надежды? Не потому ли, что в том левом углу прячутся еще и такие, которые не направо пойдут, а вверх, весь мир переиначивать будут. Не только личная надежда, надежда века в том левом углу.
Но вот беда: они, эти бунтари, — прескверные отцы. Эти беспокойные юнцы склонны жертвовать благополучием, любовью, собой и даже женой во имя каких‑то туманных идей. Зато история надежд идет именно через их сердца и головы. Клеонт сам из таких, неуемных, таких он и будет искать во всех эпохах.
И стоит ли любить таких, оплодотворяющих мир, для семьи бесплодных? Ненадежных носителей надежд на далекое будущее?
Так что, дорогие читательницы, если у вас хватило терпения добраться до этой страницы, я вынужден буду разочаровать вас. Не обещаю вам двадцать пять новелл о любовном треугольнике в IV, III, II, I веках до нашей эры, в I, II, III, IV… X… и XXI — нашей. Обещаю роман о надеждах.
9. ПРОЛОГ
А начнется он с испуганного крика девушки:
— Криминале! Преступление!
Вот такой строчкой хочу я начать роман.
В подлинной жизни так кричала некая девушка на Корсо, центральной магистрали Рима, когда проезжая машина опрокинула ее мотороллер. Нет, ничего страшного не произошло. Девушка ушиблась, очень испугалась и, испуганная или возмущенная, кричала: “Криминале!”
Читатель в наше время пошел торопливый. Ему (вам) некогда, ему (вам) не хватит терпения, если я начну последовательно и обстоятельно описывать детство Клеонта, беломраморный город Сиракузы, что на островке у берегов Сицилии, теперь этот остров слился с берегом, изложу подробно учение Платона, которое исповедовал сподвижник Диона, и после рассуждений о точке зрения древних на идеальное государство посажу, наконец, где‑нибудь на сотой странице Клеонта на триеру, чтобы плыть в армию Александра через Эфес или Сидон, а еще лучше, через Афины, а потом шагать, и шагать, и шагать через пустыни и горы четыре тысячи километров.
Тем более не хватит у вас терпения, если я начну с обстоятельной и вдумчивой истории надежд и теоретических формул соотношения бесплодного пессимизма и беспочвенного оптимизма, начиная со времен Гильгамеша. Я сам читатель фантастики, я знаю, что вы не выдержите длительного философствования, поэтому я сразу приведу вас в финал романа, в современный Рим на улицу Корсо, и в первой же строчке:
— Криминале, — закричит девушка, — преступление!
— Какое преступление? Кто совершил? Кто жертва? — И вам деваться некуда. Надо же узнать. Попробуйте теперь оторваться.
Итак, и в XX веке будет у меня треугольник, а в вершине его девушка Джина, высокая, статная, черноволосая, волосы с синеватым отливом. Для нас это стандарт итальянской красавицы, хотя далеко не все итальянки такие, в Риме, пожалуй, даже меньшинство. Джина — дочь врача, значит, из благополучной семьи, студентка, учится на историческом, девушка современная, независимая, сильная, самостоятельная. Однако даже и сильной девушке хочется найти могучего мужчину, настоящего героя, поэтому и в истории она ищет героев. Вот Александр Македонский, какой был мужчина! Недаром сама царица амазонок за тридевять земель приехала, чтобы иметь от него ребенка. История умалчивает, родился ли наследник, и мальчик это был или девочка, очередная царица. Джина, не задумываясь, согласилась бы быть на месте той амазонки. Она влюблена в Александра, просто влюблена, превозносит, гневно возмущается, когда кто‑нибудь напоминает о его недостатках (“Гнусная клевета!”), рассуждает о нем повсюду, в университете, в библиотеках… И однажды в разговор вмешивается странноватый старик, иностранец, судя по акценту. “К” произносит вместо “и”. Старик тот оказывается удивительным знатоком античности, рассказывает такие подробности, которые нигде не вычитаешь, и притом с апломбом, будто сам присутствовал.
