А так, спасибо анаподу, передо мной люди. Вот начальник станции, он похож на ленинградского Физика, того, что честил меня, а потом угощал до отвала. И жена его тут же — их звездная Дальмира. Здесь на ней простенький сизо–голубой чистый комбинезон, в разговоре она уверенно сыплет формулами. Но анапод упорно показывает мне Дальмиру. Подозреваю, что и эта звездная красавица только разыгрывает интерес к физике, на самом же деле ищет новые чувства. Возможно, ей нравится быть единственной женщиной в компании молодых талантов, наперебой старающихся привлечь ее внимание.
Больше всех старается выделиться бойкий молодой физик, смуглый, горбоносый, с острой бородкой, этакий оперный Мефистофель. Но это не желчный, угрюмый немецкий черт с больной печенью. Здешний Мефистофель жизнерадостен, остер на язык, колюче–насмешлив, любитель похохотать. Тут же главный объект его насмешек — молчаливый румяный толстяк с кудрявыми баками. Он все время благодушно улыбается и сонно жует, глядя на мир, прищурившись то одним глазом, то другим. Видимо, считает, что поднимать сразу оба века — нерациональный труд.
— Журналисты посещают нас часто и даже чаще, чем нужно, — говорит старший физик. Он держится сухо, сдержанно и уверенно. Возможно, что и мой земной физик так же разговаривает в своем НИИ. — В Звездном Шаре широко известно, что наш полигон — форпост науки, как бы выдвинутый в будущее, в следующие века. Мы заняты делами последующей эпохи и мыслим в ее категориях — количественно–точных — математическими уравнениями. К сожалению, этот образ мышления распространяется туго, он требует мысленных усилий. Не понимая математики, журналисты пытаются подменить ее неточными, несовершенными словами, в результате искажают суть и попадают впросак. Ваше приключение — яркий пример подобной подмены. Безукоризненно выверенный до четвертой девятки, идеально запрограммированный автомат доставил бы вас сюда секунда в секунду. Но вы усомнились в нем, выключили легкомысленно и чуть не погибли. (Граве сконфуженно молчит.) Вот я и опасаюсь, что мои жестко сформулированные объяснения вы тоже выключите, начнете переводить на язык неточных образов, спутаете, исказите, вывернете наизнанку…
— Шеф, разрешите, я попробую, — вмешался веселый Мефистофель. — Иногда у меня получаются переводы с научного на житейский. Слушайте, гость. Я не знаю, на вашей планете верят еще в богов, которые создали небо, сушу, воду и огонь? Большей частью разуверились? Поняли, что природа делает сама себя? Превосходно. Но здесь вы попали в общество всемогущих, можно сказать, квазибогов. Этот сонный жвачный — тоже всемогущий, хотя он и спит, но во сне генерирует идеи, расчеты, проекты и пояснительные записки вариантов переустройства вселенных. Я же личность трезвая и критически мыслящая, в некотором смысле антипод. Посочувствуйте мне; критическое мышление — тяжкий крест. Увы, я первый вижу, что идеи и проекты моего жвачного друга задолго до его рождения были воплощены слепой и бессмысленной природой.
Мы же, существа зрячие и осмысленные, не хотим подражать бессмысленной, не рассуждая. Мы сомневаемся, что новые миры надо лепить по образу и подобию старых. Вот природа штамповала планеты в виде каменных шаров. А может, лучше шары пустотелые или ячеистые, как соты, или кубы, или пирамиды, или даже лепешки? И надо ли придерживаться всех законов, стихийно установленных стихиями? К примеру, хорош ли закон тяготения? Удобно ли, что притяжение убывает пропорционально квадрату расстояния? Не лучше ли куб расстояния? Или первая степень? Или неубывание? И вообще, стоит ли монтировать вселенные на скучнейшем принципе тяготения — все притягивается ко всему? Не лучше ли электрический принцип — что‑то притягивается, а что‑то и отталкивается? Или же химический принцип: притягивается и отталкивается по–разному, с учетом валентности. Или клеточный принцип: слой наклеивается на слой и форма любая. Или генетический… Мало ли принципов в природе и технике. Все это надо проверить. Мы проверяем, пробуем. Всемогущий, не спи. Какие параметры мы покажем гостям завтра?
— Антитяготение разве, — пробормотал толстяк. — Стыдись, всемогущий. Даже твой мистический предшественник, невежественный и самовлюбленный, не ведающий начал теории относительности, был все же бесконечно сообразительнее тебя. Антитяготение наши гости уже испытали сегодня, когда висели вверх тормашками на макушке дерева.
— А если метод “тыка”?
— Боже, сегодня ты дискредитируешь себя и весь наш Олимп. Иди спать, продифференцируй что‑нибудь умное во сне. Кстати, проводи гостя, его комната рядом с твоей.
Итак, гибель не состоялась. Не раздавленный перегрузками, не сорвавшийся с дерева в космос, спасенный, накормленный и обогретый, лежу на удобной кровати. “Эх, потягусеньки!” — как в детстве.
Заснуть я, однако, не успел, еще и не потянулся как следует. Стена вдруг раскрылась надо мной, в проеме показалась Дальмира.
— Я жду тебя! — закричала она, протягивая руки. Такого со мной еще не бывало в Звездном Шаре.
— Вы на меня не обижайтесь, — сказал я, — но это явное недоразумение. Мы различные существа, совершенно не подходящие друг для друга. Вы анапод снимите, иллюзия рассеется. Я эстетически неприятен для вас, вероятно.
— Иди же, иди!
Я идти не собирался, но кровать моя, вняв призыву, мягко снялась с ножек и поплыла в объятия Их–Дальмиры.
— Снимите же анапод, — взывал я.
И тут ветреница исчезла. Я услышал рык ревнивого мужа, в проеме показалось разгневанное лицо ушастого Физика.
— Никак не ожидал, — прорычал он. — Тебя допустили на передовой форпост науки, выдвинутый в будущее. А ты, позорный притворщик, думал только о шашнях. Изгнать его… Нет! Утопить, и немедля!
Проем в стене зарос, и в темноте я услышал журчание. Вода стекала по всем стенкам, на полу бурлили ручьи. Хорошо еще, что кровать моя висела под потолком, застряв на полпути к Дальмире.
— Откройте! — взывал я. — Это сплошное недоразумение.
И дверь приоткрылась. В светлую щель просунулась бородка клинышком.
— Не пугайся, всемогущий, — сладко пропел знакомый голос. — Это всего лишь вода — окись водорода в жидкой фазе, абсолютно безвредная для твоего организма. Но неужели ты, всемогущий, не превратишь жидкую фазу мановением руки в твердую или газо… Ой, кто тут? Ребята, влопались! Здесь гость. Ой, извините, пожалуйста!
Потом я ощупывал стену — ни швов, ни рамы, никаких следов проема. Должно быть, сама окраска была светочувствительной, мне показали объемное кино. Как был снят фильм, участвовала ли чета физиков в розыгрыше, не ведаю. А вот вода была подлинная, мокрая и очень холодная.
Наутро, скрывая бесовский огонек под томными веками, Антибог говорил мне сладчайшим голосом:
— Я понимаю, что вы оскорблены и взбешены. Право, я предпочел бы не показываться вам на глаза. Хотя, в сущности, виноват этот хитрющий всемогущий. Он нарочно засунул вас в свою комнату, у него нюх на спокойное ложе. В результате вы злы на меня, но положение у вас безвыходное: только я могу переводить на житейский. Остальные скажут вам: “Вот наша опытная лаборатория, она оснащена УМППП и УММПП с многоканальной семантикой и продольно–поперечными умножителями ППУ”. И вы пропали: уедете, ничего не поняв и не записав. В результате вы вынуждены сменить гнев на милость и выслушивать мой перевод.
