В конечном итоге все сводилось к Миру Компсона, к его уникальным, невозобновляющимся запасам квантовых конденсатов. Но если кто-нибудь откроет способ получения искусственных конденсатов транспортного класса, наступит эпоха новой технологии, обладатель которой будет контролировать Вселенную. И если эта технология достанется Синдикатам, то баланс межзвездной власти, Торговые пакты, да и весь хрупкий мир разрушатся. Ли поняла, что именно для этого ее направляли на Мир Компсона: не просто предотвратить утечку информации, а устранить последствия уже свершившегося, по мнению Нгуен, факта.
– Кто, по-вашему, перехватил сообщение? Синдикаты? – спросила Ли, делая глоток.
– Мы не знаем. Конечно, надеемся, что это – не они. Мы просто знаем, что связь прослушивалась.
Ли кивнула. Протоколы стандартного поточно-квантового шифрования Совета Безопасности не могли запретить перехват любой передачи третьей стороной, но сама природа квантовой информации подразумевала, что никто не может перехватить сообщение, не деформировав хрупкие состояния спина и таким образом выявив себя.
– Что действительно непонятно, – продолжала Нгуен, – почему неизвестные решили перехватить именно это сообщение.
– Очевидно, кто-то предупредил их о том, что оно будет.
– Очевидно. Но кто это был? Именно это вам и предстоит узнать.
Нгуен разгладила папку, лежавшую перед ней, а затем отложила ее в сторону. Этот жест говорил, что решение принято. И разговор окончен.
– Официально вас переводят на Мир Компсона на замену предыдущего начальника службы безопасности станции. Обо всем остальном… связываться только лично со мной.
– Что-нибудь еще?
– Просто сохраняйте свое обычное здравомыслие и рассудительность. – Глаза Нгуен были черными и непроницаемыми, как камни. – И будьте осторожны. Мы там уже потеряли одного офицера.
– Да, я хотела спросить. Как его звали?
– Ян Войт. Не думаю, чтобы вы его знали.
– Войт, – повторила Ли, но это имя не задело ничего в мягкой памяти, а ее «оракул» выдал ей только файлы общего доступа.
– Нет, – сказала она, – не думаю, что я знала его.
После того как Нгуен отключилась, Ли села у иллюминатора, чтобы посмотреть на свою родную звезду, заполнявшую его поцарапанную поверхность.
Она сначала не увидела сам Мир Компсона: шла вторая ночь, и планета была погружена в громадную мрачную тень своей планеты-спутника, орбита которой проходила между ней и 51-й Пегаса. Затем спутник открыл кромку звезды, и Ли смогла впервые ясно разглядеть станцию АМК в тот момент, когда два миллиона квадратных метров ее фотоэлектрических панелей повернулись к восходящему солнцу.
Ли была еще слишком далеко, чтобы рассмотреть зазубрины метеоритных воронок, замерзшие подтеки горючего и сточных вод на внешнем покрытии станции. Отсюда станция казалась похожей на деталь часового механизма с драгоценными камнями. Блестящее кольцо жизнеобеспечения с двойным корпусом вращалось под острым углом к поверхности планеты вдали от траектории массовых полетов. Внутри главного кольца помещались сложные, взаимодействующие друг с другом шестерни прецессионного кольца, стабилизаторы спина и двигатели Стирлинга – космическая мельница, окутанная изогнутыми черно-серебряными стрекозьими крыльями солнечных панелей. А ниже, погруженная в плотную, искусственно генерируемую атмосферу Мира Компсона, лежала «Анаконда».
Шахта не соединялась дорогами ни с одним из основных городов. Единственным путем по поверхности был изрезанный колеями красный проселок, который шел через заросли полыни и колючего кустарника, а затем под старыми атмосферными процессорами, пропадая среди питейных заведений и жилищ шахтеров Шэнтитауна.
[5]
На карте этот городок назывался, конечно же, иначе. Но люди, живущие в нем, называли его именно так.
И сама Ли называла его так же.
Ли было шестнадцать лет, когда она пришла в подпольную лабораторию с жалкой тонкой пачкой валюты Объединенных Наций в руке и заплатила генетику, работавшему без лицензии, чтобы он дал ей лицо и хромосомы умершей девушки. Это были первые настоящие деньги в ее жизни – плата по страховке за смерть отца. Она мало помнила о том дне, но ей в память врезалась мысль, что смешно, когда человеку платят за то, что он умер, и что купюры являются единственным документальным свидетельством, что шахтер выполнял работу, которая убила его.
Генетическая операция была безболезненной: просто серия инъекций и анализов крови. На то, чтобы шрамы на ее лице исчезли, понадобилось больше времени, но цель стоила того, чтобы подождать. Она вошла в лабораторию фирменной генетической конструкцией с красной косой чертой на обложке паспорта. Когда она вышла оттуда, ее митохондрии все еще несли на себе серийный номер компании, но остальная часть ее ДНК показывала, что трое из ее бабушек и дедушек были рождены естественным путем. Этого было достаточно, чтобы получить гражданство. Через два дня она явилась на призывной пункт миротворцев, скрыла свой возраст и начала проходить процедуру приема.
Комиссия на призывном пункте не задавала лишних вопросов. Им позарез нужны были сильные и молодые солдаты, чтобы бросить их против Синдикатов. А патентованный геном, являвшийся препятствием для поступления на военную службу, сделал ее крепче самогона из кудзу. Кроме того, о чем тут спрашивать? Она была ребенком из шахтерской семьи в бедной окраинной колонии, и ей не светило ничего, кроме долгих сорока лет в штреке. И Ли решила, что зарплата ООН и билет в одну сторону с этой планеты стоили того, чтобы воевать на чужой войне.
Подключение внутренних устройств было самой тяжелой частью процедуры. Психотехи хотели знать все. Детство. Семья. Первый раз с мальчиком. Первый раз с девочкой. Она рассказала им, что могла, но не выболтала всю правду. Остальное ей было безразлично. На тот момент это не казалось сильной потерей – она многое не хотела помнить из своего детства на Мире Компсона, даже если было бы безопасно оставить это в файлах жесткой памяти, куда могли добраться техи.
Теперь, пятнадцать лет спустя, Ли помнила самую малость. Звон церковных колоколов и полуночную мессу. Высокий одинокий стон шахтного гудка. Женщину со светлыми глазами. Худого усталого мужчину, черного в рабочие дни и белого как снег, когда он смывал угольную пыль по воскресеньям.
Имена пропали. Они принадлежали не Кэтрин Ли, а девушке, которую она стремилась забыть в течение всей своей взрослой жизни, и эта девушка постепенно исчезала с каждым скачком с того дня, когда Ли зачислили на службу.
СТАНЦИЯ АМК: 13.10.48
Никто не встретил Ли на выходе. Она немного подождала, затем слилась с толпой, запросив станцию, как добраться до своего офиса.
Полевой штаб Космической пехоты Объединенных Наций размещался совместно со службой безопасности, что было нередко для плохо финансировавшихся периферийных территорий. Они находились в самом дальнем конце станции, где-то среди галерей и проходов обветшалого лабиринта зданий общественного сектора. Большинство из пассажиров, летевших с ней, растворились в радиусных коридорах компании, и очень скоро она оказалась в одиночестве. После того, как она вошла под арки общественного сектора, трубы магнитных дорог уступили место бегущим дорожкам, бегущие дорожки – твердой палубе, а палуба – решеткам из вирустали.
