– Всего несколько обычных вопросов.
– Хорошо, – сказала Гоулд. – Но учтите, что я все записываю.
Ли моргнула и сделала скучное лицо.
– Официальная запись, зашифрованная программой Фурмана, поступит в ваше распоряжение немедленно, мисс, хм, – она сделала паузу, будто заглядывая в записную книжку в своей руке, – Гоулд. И кроме того, это – не уголовное расследование.
– Ну, конечно, – сказала Гоулд, идя на попятную.
– Каковы ваши отношения с Ханной Шарифи? – спросила Ли.
– Мы – двоюродные сестры.
– Но…
– Ее приемная мать – сестра моего отца.
– Понятно. Когда вы в последний раз разговаривали с ней?
– Точно не помню.
«Ложь номер один», – подумала Ли, впившись глазами в сонную артерию собеседницы в том месте, где она выступала из-под сложного узора стекляруса на ожерелье.
– Ну, приблизительно?
– В течение нескольких недель, возможно. Мы часто разговариваем.
Сначала Ли хотела спросить у Гоулд о том, что могло означать слово «страховка» в записях Шарифи, но потом решила не делать этого. Информация – это сила, и не всегда стоило раскрывать подозреваемому свои карты, особенно когда ты еще только начал тасовать колоду.
– Посылала ли она вам с того времени что-нибудь обычной почтой? – спросила она вместо этого.
– Возможно.
– Понятно, – повторила Ли, не скрывая сарказма. Между бровями Гоулд появилась морщинка.
– Мне нечего скрывать. Она часто посылает мне черновики своих работ.
– Что? Вы тоже физик?
– Я – ее редактор. У меня в работе были две ее книги.
– Были?
Связь на линии улучшилась.
– Одна книга уже в печати.
– Она обычно посылала свои рукописи посылками?
– Ей не нравится электронный набор.
– Наверно, очень не нравится. Настоящая почта работает медленно. И ее услуги очень дорогие.
– Она плохо видит.
– Плохо видит? – переспросила Ли. – Конструкция?
Она бросила на Гоулд пристальный взгляд, подняв вверх брови. Этим взглядом ей удавалось усмирять недовольных в окопах и раскалывать тех, кто упорно отказывался отвечать на допросах.
Взгляд скатился с Гоулд, как с гуся – вода, что еще раз доказывало, что жестким взглядом можно чего-то добиться только тогда, когда за ним стоит нечто более серьезное, нежели слова.
– Это все? – спросила Гоулд. – Я действительно занята. Поэтому, если у вас больше нет вопросов по поводу способностей к чтению моей двоюродной сестры…
Минутой позже разговор был окончен.
«Люди говорили правду, – подумала Ли, когда экран потух. – Обитатели Кольца на самом деле – особая порода».
Хотя кое-что из этого разговора она все-таки извлекла. Гоулд солгала о том, когда она в последний раз виделась с Шарифи, и, возможно, о посылке и зрении Шарифи тоже. Самое главное, она не задала вопроса, который волновал бы любого друга или родственника: «А где сама Шарифи?»
Она проверила время: было восемь утра по местному. Старательному молодому офицеру безопасности пора уже быть на службе.
– Маккуин? – позвала она, включив свое устройство связи.
– Я! – отозвался его голос в ее ухе.
Он ответил так быстро, как будто держал свой терминал наготове в ожидании ее вызова.
Она не включила ВР-связь. Если бы она задумалась о причине, то ей пришлось бы искать объяснение, почему она не хотела, чтобы Маккуин знал об ее визите в квартиру Шарифи. Но она не стала думать об этом.
– Джиллиан Гоулд, – сказала она, передавая реальный адрес и потокопространственные координаты. – Я хочу установить за ней наблюдение. Круглосуточное. Мне нужно знать, с кем она говорит, куда ходит, что покупает, что читает. Все.
– А в чем дело?
– Она – двоюродная сестра Шарифи.
– Мы устанавливаем наблюдение за двоюродной сестрой Шарифи? Почему?
Она задумалась в нерешительности, раздираемая между осознанием того, что ей понадобится помощь, которую Маккуин способен оказать ей лучше любого другого на станции, и страхом, что рано или поздно обо всем, что она скажет ему, станет известно Хаасу.
А так ли это? И с каких пор она стала такой подозрительной?
– Гоулд знает, что Шарифи мертва, – сказала она осторожно, убеждая себя в том, что Маккуин достаточно смекалист и умен и ничего не будет плохого в том, чтобы немного заинтриговать его, а потом посмотреть, какие выводы он сделает. – Она знала об этом раньше, чем я связалась с ней.
В линии раздался странный вибрирующий звук, и Ли вспомнила о привидениях. Наконец она сообразила, что Маккуин свистнул.
– Ну и чертовщина, – сказал он как подросток. Чувствовалось, что он находился под впечатлением.
– Вот так-то, – сказала она, улыбаясь. – Действительно, чертовщина.
Она отключилась и вновь посмотрела на стол Шарифи, задумавшись. Затем наклонилась и стала выдвигать расшатанные ящики. В двух верхних ящиках ничего интересного не было, но, открыв нижний, она увидела небольшой удлиненный тонкий черный футляр, заткнутый за блоки с видеоинформацией.
На верхней крышке футляра спокойным светом горели индикаторы состояния, вся остальная поверхность была матово-черной без наклеек и корпоративных логотипов. Ли и раньше видела такие футляры. Они использовались для хранения дорогостоящего экспериментального невропродукта.
И этот не был исключением. Изнутри он был покрыт толстым слоем вирусного желе, теплого и влажного, как небо во рту. Желе поддерживало относительную влажность драгоценного содержимого на уровне девяноста девяти и семи десятых процента и благоприятную для стерильности температуру, на четыре градуса превышавшую температуру тела. В желе, словно жемчужное колье, была уложена трубка сталекерамического кабеля в силиконовой оплетке толщиной с палец.
Это был невронеорганический интерфейс. Один из его концов заканчивался штекером стандартного размера, какие обычно использовались для внешних кремниевых портов данных. Другой конец, ради которого и создавалась эта сложная система хранения, был невропродуктом и представлял собой выращенную в резервуаре нервную ткань, сформированную так, чтобы она подходила к черепному контакту большой пропускной способности. Внешний вид устройства имел скромное очарование изделия индивидуальной работы наивысшего класса. Хакерский инструмент.
Ли перевернула устройство, проверяя клеймо изготовителя или серийный номер. Она почувствовала на ощупь небольшую неровность в нижней части неорганического штекера, пригляделась и увидела стилизованное изображение солнца – такое же, как на полу лаборатории на Метце.
