— Ты обнаружила факт передачи им информации Линчу?
— Да.
— Почему вы сразу не убрали Линча?
— Потому что тогда пришлось бы переориентировать многих реагентов.
— Вам все равно пришлось переориентировать их, когда вы наконец решили убрать Линча. — Я подождал, но в конечном итоге понял, что вновь констатирую факт. Я перефразировал свою мысль: — Почему вы не захотели переориентировать этот мир на то, что Линч никогда не существовал?
— Потому что казалось, Линч будет молчать о том, что ему рассказал Фуллер. Мы полагали, что Мортон в конце концов убедит себя, что ему лишь пригрезилось, будто Фуллер сообщил ему, что его мир… это ничто.
Я сделал паузу, чтобы собраться с мыслями.
— Ты рассказывала мне, как исчез рисунок Фуллера. Продолжай объяснение.
— Исследуя его деактивированные цилиндры, мы узнали о рисунке. Когда я пошла в «Реэкшенс» за его личными вещами, я должна была искать и другие подсказки, которые мы могли просмотреть. Оператор решил убрать рисунок в тот конкретный момент, чтобы мы смогли проверить, эффективна ли работа модулятора удаления.
Я снова принялся ходить перед ней взад и вперед, довольный тем, что наконец начал узнавать самую настоящую правду. Но мне хотелось выяснить абсолютно все. Не исключено, что благодаря ее рассказу я смогу узнать, что можно сделать во избежание дальнейших садистских опытов Большого Оператора.
— Если ты там, наверху, реальный человек, то как ты можешь поддерживать свою проекцию сюда, к нам? — Я спросил об этом потому, что в симуляторе Фуллера я не мог пребывать в качестве проекции неопределенно долгое время.
Джинкс ответила как машина, без признаков эмоций или интереса:
— Каждую ночь, вместо того чтобы ложиться спать, я отправлялась туда. В ту часть суток, когда было трудно контактировать с реагентами здесь, я находилась вне симулятора.
Это прозвучало логично. Время, проведенное в проекционном кресле, было эквивалентно времени, проведенному во сне. Таким образом полностью удовлетворялась биологическая необходимость спать. И пока Джинкс пребывала вне нашего мира, она могла позаботиться о своих физических надобностях.
Внезапно мне пришло в голову задать критический вопрос:
— Как ты объяснишь то, что влюблена в меня?
Она монотонно ответила:
— Ты очень похож на одного человека, которого я когда-то любила там.
— Кто он?
— Оператор.
Каким-то образом я почувствовал приближение некоего откровения. Я вспомнил, что во время последних сеансов сопереживательной связи Оператора со мной появлялось странное ощущение неопределенного сходства между нами. Так оно и вышло, мы оказались похожими.
— Кто такой Он, этот оператор?
— Дуглас Холл.
Я отпрянул, не поверив своим ушам:
— Я?
— Нет.
— Но ты только что сказала «Дуглас Холл»!
Молчание… в ответ на мое заявление при отсутствии приказания…
— Как может этот Оператор одновременно быть и не быть мной?
— Здесь имеет место явление, похожее на ту шутку, которую доктор Фуллер проделал с Мортоном Линчем.
— Я не понимаю. — Затем, не получив ответа, я сказал: — Объясни это.
— Фуллер в шутку воспроизвел Линча в виде персонажа своего симулятора. Дуглас Холл решил проделать то же самое в отношении собственной персоны.
— То есть я в точности похож на Оператора?
— До мельчайших деталей. Внешнее сходство совершенно. Но в ваших психологических складах есть различия. Теперь я знаю, что Холл, который там, наверху, болен манией величия.
— Поэтому ты и разлюбила его?
— Нет. Я разлюбила его еще давно. Он начал меняться несколько лет назад. Теперь я подозреваю, что Он мучил и других реагентов. Подвергал их изуверским пыткам, а потом депрограммировал, чтобы скрыть любые улики, которые могли храниться в их цилиндрах памяти.
Я подошел к окну и вгляделся в светлеющее утреннее небо. Почему-то это не казалось таким уж бессмысленным — то, что реальный человек получает извращенное удовольствие, наблюдая, как воображаемые сущности проходят через симулируемые страдания. Но ведь все садисты всегда наслаждались ментальным смакованием страдания. А в виртуальной системе субъективные свойства запрограммированного мучения были такими же реальными, как ментальные реакции на настоящие пытки в физическом мире.
Теперь я начал понимать ее взгляды, мотивы, ее реакции… Я снова повернулся к Джинкс:
— Когда ты узнала, что Оператор ввел в машину свой симулектронный эквивалент?
— Когда я начала готовиться к моей проекции в симулятор по этому заданию.
— Как ты думаешь, зачем он это сделал?
— Вначале мне ничего не приходило в голову относительно этого. Но теперь я знаю. Здесь дело в бессознательной мотивации. Что-то вроде эффекта Дориана Грея. Это был мазохистский прием. Но скорее всего, Он даже не подозревал, что на самом деле приготовил себе виртуального двойника, на котором мог бы отыграться, чтобы облегчить собственные страдания от комплекса вины.
— Сколько времени я здесь нахожусь?
— Десять лет с адекватным ретропрограммированием вначале, чтобы снабдить тебя правдоподобным прошлым.
— Каков возраст самого симулятора?
— Пятнадцать лет.
Я опустился в кресло, чувствуя себя удрученным и уставшим. Ученые потратили столетия, рассматривая камни, изучая звезды, извлекая из земли ископаемые останки, прочесывая поверхность Луны, аккуратно, звено за звеном, конструируя совершенную логическую цепочку, выразившуюся в теории, согласно которой возраст нашего мира составляет пять миллиардов лет. И они ошиблись как раз почти на эту самую цифру. В космическом смысле это было потрясающе комично.
За окном первый проблеск рассвета начал проявляться в виде тонкого полумесяца вдоль горизонта. Теперь я был почти в состоянии понять, как Джинкс могла полюбить существо, которое не было настоящим.
— Ты увидела меня в первый раз в офисе Фуллера, — тихо спросил я, — и поняла, что я — в большей степени Дуглас Холл, которого ты любила, чем тот, который там, наверху?
— До этого я видела тебя много раз, готовясь к выполнению задания. И каждый раз, когда я изучала твои манеры, слушала твою речь, настраивалась на твои мысли, я понимала, что тот Дуглас Холл, которого я потеряла там, уступив этого человека его любимому симулятору, теперь находится здесь, в этом же самом симуляторе.
Я подошел к ней и взял за руку. Джинкс безвольно подала мне ладонь.
— И теперь ты хочешь остаться здесь со мной? — спросил я слегка насмешливо, недоумевая по поводу ее решения.
