Она угрюмо полукивнула.
— Ладно, может быть, я сделала то, чего не должна была делать…
— В извинениях нет необходимости, я все равно не обращал на вас внимания. — Он показал бокалом на пустое кресло напротив. — Присядьте, доктор Хан.
Его приглашение застало ее врасплох. Она оглядела весь буфет, будто пытаясь решить, как коллеги отреагируют на ее любопытство к отверженному, потом снова повернулась к нему.
— Спасибо, не хочу, — твердо ответила она.
— Как вам угодно. Выпить не хотите? — Не ожидая ответа, он поманил официантку, как раз пробегавшую мимо.
— Пожалуйста, еще одну бутылку этого чудесного виски и бокал для дамы.
Официантка смутилась, прикусив губу и глядя в пол.
— Вы уже выпили три четверти литра, сэр, — заметила она дипломатично. И подняла глаза с надеждой. — Не хотите ли вместо этого кофе, например?
Марши улыбнулся, тронутый ее заботливостью.
— А я выгляжу, как пьяный? — спросил он вежливо. — Или веду себя, как пьяный?
— Нет, — признала она.
Он хихикнул и подмигнул ей:
— Да, а на самом деле я пьян. Дело в том, что быть пьяным — работа, в которой я достиг исключительной квалификации. По моему экспертному мнению, сейчас я еще совершенно недостаточно пьян. И потому прошу вас помочь мне продолжить этот великий труд. Договорились?
— Договорились, — склонила она голову в знак согласия.
— Спасибо, — ответил он, и когда она скрылась, снова обратился к доктору Хан: — Прошу прощения, что отвлекся. Так что вы хотели сказать?
— Вы алкоголик! — объявила она тоном обвинителя.
Он вылил в бокал остатки из бутылки.
— Полагаю, что это так. — Он попробовал виски. — Что дальше? Хотите брать уроки?
Верхняя губа собеседницы брезгливо скривилась:
— Вы омерзительны!
Брови Марши поднялись в деланном изумлении.
— Уверен, что это уже было оскорбление! — Потом он грустно покачал головой. — Увы, не очень сильное. Наверняка хирург вашего калибра умеет пускать кровь гораздо лучше.
Она открыла рот что-то ответить, но тут же закрыла, потому что вернулась официантка. Хан осталась стоять; челюстные мышцы ее подергивались от подавленной ярости при виде поставленного перед ней бокала и полной бутылки, которая сменила пустую.
Хан посмотрела вслед поспешно удалившейся официантке, потом снова повернула к Марши хмурое лицо.
— Полагаю, мне не следовало удивляться тому, что вы пьете, — сообщила она ему низким и суровым голосом. — Очевидно, для вас это единственный способ ужиться с самим собой.
— Может быть, и так, — пожал он плечами. — Что вы предложили бы как альтернативу? Самоубийство? — На лице его на миг всплыла острая боль сожаления и тут же ушла обратно в безмятежное спокойствие. — Как вы знаете, некоторые мои друзья были доведены именно до этого. Я лично предпочитаю тонуть по одному стакану за раз. Это действительно приятно. Вам надо тоже попробовать.
— Вам что, действительно все равно, кем вы стали?
Пожатие плеч.
— Я с этим свыкся. — Он поставил пустой бокал и сорвал крышку с новой бутылки. — Я много с чем свыкся, например, с грубым и хамским отношением от людей вроде вас в заведениях вроде этого. Но я выполняю свой долг и иду туда, где я нужен. А нравится это мне, или вам, или еще кому-нибудь — не важно. Я прохожу сквозь строй таких, как вы. Я делаю то, что нужно сделать. И ухожу. — Он плеснул в бокал янтарную струю виски. — Этот счастливый час — обычно лучшая часть всего этого.
Доктор Хан мрачно смотрела, как он осушил бокал и наполнил его снова. В дни операций всегда надо было немного больше принять, чтобы добраться туда, где уже можно жить. Частично это было связано с деток-сом, принятым с утра. Приходилось заправляться не с наполовину полного бака, а с намертво высохшего.
Зато теперь он по-настоящему ощутил виски. Когда он прикончит эту бутылку, он уже будет готов найти дорогу в свою комнату, принять последнюю дозу на ночь и отключиться. Завтра он заберет свой корабль и отбудет снова, направляясь туда, где все это начнется сначала. И снова. И снова.
Даже в этом разговоре ничего нет нового. Раз или два в год кто-нибудь воспринимал его присутствие настолько лично, что хотел его размазать по стенке. Он знал, что, если не обращать на женщину внимания, она в конце концов уйдет. Защита дохлой лошади. Рано или поздно рука с кнутом устанет.
Но, быть может, если сейчас он ей даст сдачи, в следующий раз, когда сюда пришлют бергманского хирурга, она оставит беднягу в покое. Тем более что пока он не допьет последнюю чекушку, у него других дел нет.
Он повернул к ней запавшие безразличные глаза.
— Я вам назову одну вещь, с которой я не свыкся, — сказал он бесстрастно. — Это то, что мое умение пропадает зря. В хороший месяц мне выпадает случай помочь трем больным. Трем. По всем своим правам мне следовало бы состоять в штате учреждения вроде этого и лечить столько за день. Но из-за узколобых праведников вроде вас, дорогая моя доктор Хан, я этого не делаю.
Он поднял бутылку и предложил ей.
— Может быть, вам следует это выпить, моя милая. Выпить, чтобы забыть, что сегодня я помог пациенту, для которого вы ничего не могли сделать. Выпить, чтобы забыть, что завтра я мог бы помочь другому пациенту, если бы вы не сделали все, чтобы я не мог остаться. Выпить, чтобы забыть, что вы ставите свои собственные драгоценные предрассудки выше блага ваших пациентов и заставляете меня терять впустую умение, по сравнению с которым ваши лучшие хирургические методы похожи на каменные топоры.
Хан сделала вид, что не видит протянутой ей бутылки.
— У вас все? — спросила она, проталкивая слова сквозь стиснутые зубы.
— Почти. — Марши откинулся на стуле и сделал большой глоток прямо из бутылки. — У вас есть выбор: принять то, что я могу делать, либо использовать меня лишь тогда, когда Медуправление заставляет вас это делать. У меня другой выбор: делать то немногое, что мне позволяют делать, либо все бросить. Я давал Клятву Целителя, и «все бросить» там не предусмотрено. И потому я с этим мирюсь. Как я с этим мирюсь — это совершенно не ваше собачье дело, а поскольку это вы заставляете меня так жить, я предложил бы вам загнать вашу святошескую позицию в вашу же праведную задницу и оставить меня на фиг в покое.
Он усмехнулся:
— Вот теперь у меня все.
Доктор Хан опустила руки и уперлась в стол костяшками пальцев.
— И вы еще смеете говорить о Клятве Целителя! — процедила она. — Я по крайней мере пытаюсь помочь всем, кому нужна помощь. Не то что вы.
Марши поднял на нее глаза:
— Я лечу всех, кого Медуправление мне поручает лечить.
