Изменения серьезные.
Необратимые изменения.
Она не знает, что постепенно сжигает собственную нервную систему и заставляет нанонити брать на себя активную роль вместо пассивной.
Что очень вероятно, что она себя обрекает на ношение этого экзота до конца жизни.
— Вы ее приговорили, — прозвучал в мозгу голос Кулака, обрадованного перспективой поломки своей утраченной игрушки.
— Что с вами, док? — прозвучал голос Джона за тысячи километров. Хотя ведь на самом деле за миллионы? Ей нужна помощь. А он-то где?
Он вздохнул, потер лицо, будто пытаясь стереть ощущение вины и безнадежности, вдруг на него свалившееся.
— Так, ничего.
Он должен что-то для нее сделать, но что? Ничего он не мог придумать, что сказать ей, если бы была возможность. Судя по результатам, он пока что делал только хуже.
Джон смотрел на него с явной озабоченностью, ожидая, что он что-то скажет. Хоть что-нибудь.
— Скажите всем… — начал он, заставив себя сесть прямо. А что им сказать? Твои дурацкие извинения никому не нужны, давай врачебное предписание! Ты знал, что она работает. Должен был предвидеть, что будет.
— Скажите всем, что кто ее увидит, должен пытаться с ней говорить, пытаться снизить ее темп и отвлечь от работы. Поищите, не найдете ли вы для нее чего-нибудь, что не требует таких физических сил. Вы должны ее заставить работать не так тяжко и отдыхать чаще.
— Ладно, — осторожно произнес Джон. — То есть я так понял, что она вредит себе такой интенсивной работой?
Марши кивнул, не желая вдаваться в детали.
— Только как-нибудь не прямо. Если она сообразит, чего вы на самом деле хотите, может стать только хуже.
Потому что после всего, что с ней сделал Кулак, она не сможет удержаться от бурной реакции на любую попытку контролировать ее действия. У нее наконец появилась собственная воля, и она скорее умрет, чем поступится хоть кусочком ее.
— Считайте, что сделано, — деловито ответил Джон. — Еще что-нибудь?
Наверняка еще что-то было, но надо было собраться с мыслями, чтобы сообразить.
— Нет, сейчас нет. Я лучше начну копаться в том, что вы мне перегнали. Только не уходите далеко от пульта связи.
— Я тут живу почти все время, — заверил его Джон и отключил связь.
Только одна зеленая панелька светилась на приборной доске. Она указывала, что его ждет новая информация, присланная Джоном, готовая к доступу. Он несколько минут сидел и смотрел на зеленый огонек, и мысли его были дальше миллиона километров отсюда.
Наконец он пробудился от грез. Пришло время узнать, что же хранится в этом файле. Было у него гнетущее чувство, что на самом деле ему бы не хотелось этого знать.
А проверить можно только одним способом.
Он протянул руку и прижал панельку. По крайней мере изучение файла поможет ему временно уйти от угрызений совести, терзающих его грудь как усердный и терпеливый стервятник, кричащий только придушенное слово «приговор!»
Металлические пальцы Марши мелькали ртутью по клавиатуре. До того, как отдать руки, он умел работать на ней еле-еле. Сразу выяснилось, что протезы позволяют ему печатать быстрее, чем диктовать или выбирать из меню. Биометаллические машины, заменившие живые пальцы, были неутомимы и безошибочны.
Он закончил ввод инструкций компьютера финальным взрывом клавиш.
АНАЛИЗ МАТЕРИАЛОВ СОГЛАСНО ЗАДАННЫМ ПАРАМЕТРАМ, — появилось сообщение-запрос. Он сильно, чуть ли не мстительно стукнул по клавише НАЧАЛО. Будто вгоняя очередной гвоздь в крышку собственного гроба.
РАБОТАЮ, — ответил компьютер. — ПОДОЖДИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА.
Как будто он все это время что-то другое делал.
Подтверждение предполагаемого диагноза соответствующими анализами. Так назвал бы это любой уважающий себя врач.
Он откинулся на спинку и протер покрасневшие глаза, больше всего на свете желая сейчас выпить. Так мечтая о выпивке, что в ответ на этот зов глухо застучало в голове, вибрация пробежала по нервам, а с ней зуд и дрожь. Он почти чуял запах алкоголя. Облизал губы, и во рту слюна пошла при воспоминании о его вкусе.
Но он знал, что сейчас не осмелится. Иначе кончится тем, что он вползет в бутылку и крышку за собой завинтит. А тогда уже долго потом не вылезет. Или вообще не вылезет.
Компьютер, казалось, будет возиться целую вечность, а сирена алкоголя пела все сильнее и сильнее. Не было мачты, к которой можно было бы привязаться, и руками зажимать уши, чтобы не слышать манящего бульканья в голове, тоже было бы бесполезно. Позыв за что-нибудь схватиться, чтобы удержать себя, повел его руку к серебряной эмблеме Бергмана на сердце. Лепные металлические пальцы осторожно коснулись знакомой формы, будто зондируя рану.
Две перекрещенные в запястьях серебряные руки с широко расставленными пальцами. Более пятнадцати лет носил он эту эмблему и был высосан досуха тем, что она символизировала. Эмблема все еще была как новенькая. А он — нет.
Серебряные пальцы сомкнулись на значке. Он зажмурился и стиснул зубы, подавляя импульс оторвать ее и бросить через всю каюту, и это желание трепало его, как горячий ветер, сирокко гнева и бесплодных сожалений.
Того лучше, можно ее раздавить. Смять в бесформенный ком, как жизнь его была смята и раздавлена всем, что сделала эта эмблема с ним.
Компьютер дзинькнул. Марши открыл глаза и тупо уставился на экран. Надпись: ПРОГРАММА ГОТОВА ПОКАЗАТЬ РЕЗУЛЬТАТЫ АНАЛИЗА.
Прекрасно. А он-то готов?
Он знал, что согласно инструкциям, которые он задал для анализа файла «серебряная изнанка», информация будет показана графически. Покажут линию роста, документирующую его падение из иллюзорной благодати. Ему покажут то, что он должен был увидеть в себе уже давно.
Дымясь злостью и отвращением к самому себе — ко всему миру, — он еще сильнее сжал кулак. Серебряная эмблема стала гнуться.
Он остановился за миг до того, как смять ее в бесформенный ком, и уронил руку на колени. Поглядел на значок. Он погнулся, но был все еще узнаваем. Вопреки тому, как использовали Марши и других, кто носил этот значок, он все еще оставался символом идеала, и этот идеал был еще жив. И Марши не был готов с ним расстаться. Еще нет.
Он заставил себя выпрямиться, поглядеть в глаза реальности и посмотреть на подтверждение своего диагноза. Нажатие кнопки вывело этот диагноз на экран.
Он все еще оставался врачом. И знал, что никогда нельзя произносить окончательного приговора, пока не исследуешь все возможности.
И если ты хочешь вырезать злокачественную опухоль, сначала надо определить точно, какого она вида и насколько далеко распространилась.
Траурные веки Кулака задрожали, когда кончился эффект поля сна. Дыхание участилось.
