– Под склад, – продолжал Франц, – я снял ангар в департаменте Эр-и-Луар. Температурные условия оставляют желать лучшего, охраны никакой, короче, обстановочка та еще; но, честно говоря, пока проблем не возникало.
Вскоре они расстались, Джед был чрезвычайно взволнован. Он долго бродил по Парижу, прежде чем вернуться домой, и даже пару раз заплутал. Ближайшие несколько недель он жил по той же схеме: выходил, бесцельно гулял по улицам города, который, в сущности, знал плохо, иногда, чтобы сориентироваться, усаживался в каком-нибудь ресторане, и, как правило, ему приходилось сверяться по плану.
Как-то ранним октябрьским вечером, когда Джед поднимался по улице Мартир, его внезапно пронзило смутное чувство узнавания. Чуть дальше, насколько он помнил, начинался бульвар Клиши с секс-шопами и бутиками эротического белья. И Женевьева и Ольга любили время от времени покупать в его обществе завлекательные предметы туалета, но обычно они отправлялись к Ребекке Рибс, чей магазинчик находился ниже по бульвару, нет, не то.
Он остановился на углу авеню Трюден, посмотрел направо и все понял. В нескольких десятках метров отсюда последние годы находилась фирма его отца. Джед забежал к нему всего один раз, вскоре после смерти бабушки. Компания тогда только что переехала в новое помещение. После контракта на строительство культурного центра в Порт-Амбоне они решили, что пора поднять свой престиж и перевести офис в особняк, хорошо бы в мощеном дворе, в крайнем случае – на проспекте с высокими деревьями. Так что авеню Трюден, широкая, почти по-деревенски спокойная, с рядами великолепных платанов, вполне годилась для довольно известного архитектурного бюро.
– Жан-Пьер Мартен на собрании до конца рабочего дня, – сообщила ему секретарша.
– Я его сын, – мягко надавил Джед.
Она замялась, потом сняла трубку. Через несколько минут его отец ворвался в холл, без пиджака, в приспущенном галстуке, с тонкой папкой в руке. Он шумно дышал, явно во власти бурных эмоций.
– В чем дело? Что-то случилось?
– Да нет, ничего. Я просто проходил мимо.
– Я вообще-то занят, но… подожди. Пойдем выпьем кофе.
Его компания переживала тогда нелегкий период. Новый офис обходился недешево, к тому же они проворонили важный контракт на реконструкцию курортного комплекса на берегу Черного моря, и он сейчас разругался в пух и прах с одним из партнеров. Он стал дышать ровнее, постепенно успокаиваясь.
– Почему бы тебе не уйти из компании? – спросил Джед. Отец озадаченно уставился на него, но промолчал. – Я хочу сказать, что ты заработал достаточно денег и можешь поставить точку. Поживи немного в свое удовольствие.
Отец все так же пристально смотрел на Джеда, будто эти слова не доходили до него либо ему не удавалось нащупать их смысл, и, выждав почти минуту, он наконец спросил:
– А что я тогда буду делать? – голосом растерянного ребенка.
Весна в Париже, дождливая, холодная, слякотная и грязная, часто кажется продолжением зимы. Да и лето тут, согласитесь, мерзотное: в городе шумно и пыльно, жара никогда толком не держится, через два-три дня завершаясь грозой и затем резким похолоданием. А вот осенью в Париже по-настоящему приятно, дни стоят солнечные, короткие, и сухой прозрачный воздух освежает и бодрит. В течение всего октября Джед исправно совершал свои прогулки, если так можно назвать автоматическую ходьбу, когда ни один образ из внешнего мира не проникал в его сознание, не отягощенное ни мыслями, ни замыслами, и единственной целью которой было в меру утомить его к вечеру.
Как-то в начале ноября, во второй половине дня, часов около пяти, он очутился напротив дома на улице Гюинмер, где жила Ольга. Рано или поздно это должно было произойти, сказал себе Джед: машинально и практически в привычное время он проделал путь, который когда-то совершал ежедневно в течение долгих месяцев. Задыхаясь от волнения, он дотащился до Люксембургского сада и рухнул на первую попавшуюся скамейку. Он оказался в самом углу парка, на пересечении улиц Гюинмер и Ассас, рядом со странным строением из красного кирпича, украшенным мозаикой. Заходящее вдалеке солнце окутывало каштаны чудным теплым оранжевым светом – прямо индийская желтая, подумал Джед, и сами собой ему вспомнились слова «Люксембургского сада»:
Еще один день без любви сгорел, Еще один день жизни моей.
Люксембургский Сад постарел. Он ли это? Я ли это? Нет ответа.
Как и многие русские, Ольга обожала Джо Дассена, особенно песни с его последнего диска, их сдержанную светлую грусть. Джед вздрогнул, чувствуя, что сейчас сорвется, и когда в памяти возникли слова «Привета влюбленным», он заплакал.
Мы расстаемся, как любили,
Казалось нам, что завтра далеко,
Но завтра – вот оно, а мы о нем забыли,
Проститься навсегда порою так легко*.
В кафе на углу улицы Вавен Джед заказал бурбон, но мгновенно сообразил, что совершил ошибку. В первую секунду виски обожгло его, принеся облегчение, но тут же печаль навалилась с новой силой, и по лицу у него потекли слезы. Он обеспокоенно огляделся вокруг, но, к счастью, никто не обращал на него внимания, за всеми столиками сидели студенты юрфака, болтая о тусовке и «младших партнерах», короче, о том, что интересует студентов юрфака, и он мог рыдать сколько душе угодно.
Выйдя из кафе, он пошел не в ту сторону, поплутал минут пять в полубессознательном состоянии и очнулся уже у магазина «Братья Сеннелье», на улице Гранд-Шомьер. В витринах были выставлены кисти, холсты стандартных форматов, пастель и краски в тюбиках. Джед вошел и, недолго думая, купил базовый комплект «живопись маслом». В сундучке из бука прямоугольной формы, с внутренними отделениями, лежали двенадцать тюбиков тонкопротертой масляной краски от Сеннелье, набор кистей и флакон с растворителем. Вот при таких жизненных обстоятельствах и произошло его «возвращение в живопись», по поводу чего впоследствии было сломано столько копий.
* Перевод И. Кузнецовой.
11
В дальнейшем Джед изменил «Братьям Сеннелье», почти все его зрелые полотна написаны масляными красками Schmincke Mussini. Случались и исключения, некоторые зеленые цвета, например зеленую киноварь, которая придает такой волшебный отсвет сосновым лесам Калифорнии, спускающимся к морю на картине «Билл Гейтс и Стив Джобе беседуют о будущем информатики», он выбрал в широкой палитре масляных красок «Рембрандт» от Royal Talens. Что касается белил, то он использовал Old Holland, ему нравилось, что они создают матовую поверхность.
Ранние произведения Джеда Мартена, как позже отметят искусствоведы, могли запросто сбить с панталыку. Посвятив первые две картины – «Фердинан Дерош, владелец мясной лавки, торгующей кониной» и «Клод Ворийон, хозяин бара с табачным отделом» – представителям профессий, явно сходящих на нет, Мартен, казалось бы, испытывал ностальгию по прошлому Франции, реальному или нафантазированному, и сожалел о нем. Но нет, подобные мысли меньше всего занимали художника – это заключение можно с легкостью вывести, изучив все его работы; если Мартен и начал с ремесел, дышащих на ладан, то вовсе не для того, чтобы мы проливали слезы над их скорым исчезновением: они действительно были обречены на умирание, и ему важно было успеть запечатлеть их на холсте, пока не поздно. Начиная уже с третьей картины из этой серии, «Майя Дюбуа, диспетчер удаленной техподдержки», Мартен обращается к специальности совершенно иного рода, отнюдь не вымирающей и не допотопной, а, напротив, характерной для системы поставок с минимизацией складских резервов, повлиявшей к началу третьего тысячелетия на сокращение объемов трудозатрат в Европе за счет перераспределения их в пользу развивающихся стран.
