С похоронами Романова не стали тянуть. Прошли они с большой помпой, с высокопарными речами, присутствием огромного количества людей, как и положено, когда в последний путь провожают известного человека, многое сделавшего на благо своей родины. Конечно же, Вероника радовалась тому, что благодаря умелым действиям Малиновского она осталась вне подозрений, но где-то в глубине души тоненький голосок так и не исчезнувшей окончательно совести укорял ее и намекал на неминуемое наказание. Порою Вероника с отчаянием думала о продолжавшемся следствии, в особенности – об опытных оперативниках, которые непременно найдут убийцу Романова. Но шли дни, и она понемногу успокаивалась, понимая, что с каждым мгновением у нее появляется все больше шансов выйти сухой из воды. Если бы полицейские обнаружили что-либо, указывающее на то, что именно Вероника стреляла в свекра, ее уже давно арестовали бы или, по крайней мере, внесли бы в список основных подозреваемых. Но улик против невестки известного дипломата не было: люди Малиновского хорошо постарались, уничтожив все, что могло бы привлечь внимание следствия к ее персоне. Единственное, что вызвало у оперативников вопросы, это – почему последним звонком Романова был звонок невестке? Сама Вероника объяснила это желанием свекра встретиться с ней и с любимым внуком, которого она намеревалась увезти за границу. Дед остро переживал предстоящую им разлуку, поэтому хотел просить невестку не торопиться и дать ему возможность побыть рядом с Сашей настолько подольше, насколько это было возможно.
Виртуозная лгунья, Вероника и сама искренне верила в то, что говорила. Печальный взгляд, тихая речь и объятия свекрови, присутствовавшей при ее разговоре со следователями, как ничто другое говорили о подлинной горечи, жившей в душе этой молодой женщины. Она вполне достоверно играла роль молодой вдовы, переживавшей убийство свекра и откровенно не понимавшей, отчего ее жизнь отныне наполнилась таким трагизмом и потерей любимых людей.
Так, днем Вероника делала вид, что она поддерживает свекровь и скорбит вместе с ней, а ночи проводила с Рэмом, настойчиво жаждавшим встреч. Лежа в его объятиях, она обдумывала, когда ей уехать из Москвы и, главное, куда? Оставаться в городе не было причин, и даже страсть Рэма – которая вскоре исчезнет, как это уже происходило с ним ранее, – не удерживала ее здесь. В том, что Галеев вновь к ней остынет, Вероника не сомневалась, так как прекрасно знала, с чем, вернее, с кем связано это недолгое обострение его чувств. В нынешнем своем образе она остро напоминала Рэму об Анне, и он, обманывая себя, пытался хотя бы на некоторое время получить то, в чем ему всегда отказывали. Глядя на Веронику с ее темными, как у Анны, волосами и цветными линзами в глазах, он думал о своей единственной любви, чем вызывал яростные приливы ревности со стороны Вероники. Понимая, что она не сможет заменить Рэму свою сестру, Вероника решила покинуть Москву, чтобы больше никогда не встречаться с тем, кого любила.
– Рэм, мне нужен новый паспорт. Мне и Саше.
– На случай, если тебя вдруг арестуют? Тогда будет поздно бежать, дорогая. Ни один новый паспорт не поможет.
– И все же, – упрямо повторила Вероника.
– Какой ты предпочитаешь? – Рэм повернулся к ней, оперся щекой о ладонь и принялся перечислять: – Паспорт рыцаря Мальтийского ордена или представителя Ватикана?
– Очень смешно! Мальтийского ордена, говоришь? Для этого мне следует быть либо рыцарем ордена, либо представителем Международного Красного Креста. Что касается паспорта Ватикана, то для того, чтобы им владеть, необходимо стать кардиналом или доверенным лицом Папы, выполняющим поручения церкви. Простым смертным получить его невозможно. Так что не дразни меня и не предлагай нелепости вроде паспорта Гражданина мира или других экзотических бумажек, которые не имеют никакой юридической силы.
Рэм откинул голову и звонко рассмеялся:
– Замужество за дипломатом пошло тебе на пользу! Ты хорошо разбираешься в этих нестандартных документах. А может, сделаем вам обоим паспорта моряков? – вновь засмеялся он и, увидев, что Вероника начинает злиться, поцеловал ее в шею. – Успокойся, я лишь пытаюсь шутить.
– Мне не до шуток. Мне нужен новый паспорт. Зеленым я уже не могу пользоваться, дип-иммунитет с меня сняли.
– Что, любовь моя, понравилось пользоваться дипломатическим статусом мужа? – спросил он, погладив ее по обнаженной спине. – Нарушать закон и быть защищенной – им же – от судебного преследования?
– Понравилось. – Вероника поднялась и натянула платье. – Если можешь, помоги. О большем я тебя просить не стану.
Рэм отбросил простыню, вскочил с постели, неспешно подошел к Веронике, обнял ее.
– Я и без того уже многое сделал для тебя, – прошептал он. – Куда ты собираешься уехать?
– Еще не думала об этом, – соврала она, хотя уже составила в голове небольшой список городов, где она хотела бы жить.
– А деньги? – так же тихо поинтересовался Рэм.
– Продам свои акции. Те, что достались мне в наследство от мужа.
– От какого именно? – с милой улыбкой на губах спросил Рэм и сжал женщину за талию, так как она вдруг начала вырываться из его объятий. – От того, которого ты убила?
Он уже откровенно издевался над ней, и это приступом боли отдавалось в ее груди. Вероника отбросила его руку и отошла в сторону. Взяв с туалетного столика щетку, она принялась расчесывать волосы.
– У Германа было больное сердце…
– Сердце? – усмехнулся Рэм и, подойдя к Веронике, забрал щетку и принялся расчесывать блестящие пряди ее волос. – Юманов скончался от инсульта, дорогая. Расскажи, как все произошло.
– Прекрати! – резко потребовала Вероника и смягчила тон голоса, заметив, каким злобным вдруг стал его взгляд. – Я всего лишь не оказала мужу помощь, когда ему стало плохо.
– Если бы молодая женушка любила своего мужа, она непременно вызвала бы бригаду врачей. Но в тот момент тебе очень хотелось попробовать себя в роли жены дипломата. Только глупец отказался бы от такой перспективы, – Рэм наклонился и, касаясь губами ее уха, тихо спросил: – Чем ты спровоцировала криз? Юманов ведь был здоров как бык, а тут – раз, и инсульт!
– Не твое дело, – ответила Вероника, опустив голову, чтобы он не видел ее лица.
Рэм с силой потянул женщину за волосы и с презрительной улыбкой уставился на ее отражение в зеркале. Бросил щетку ей на колени и вышел из комнаты. Вероника надела туфли, взяла сумочку и прошла в кухню, где Рэм, стоя у окна и разглядывая улицу, ел бутерброд.
– Голодна? – спросил он и кивком указал ей на тарелку. На ней лежали белый хлеб и сыр.
Вероника взяла тонкий ломтик сыра и с жадностью положила его в рот. Потом она сварила кофе, протянула замолкшему Рэму чашку, налила и себе, но не стала пить. Просто застыла на стуле, глядя прямо перед собой.
– Я не травила Германа, – отвлеченно, будто вернувшись в тот день, когда умер Юманов, сказала она. – В этом моя совесть чиста. Герман чувствовал себя нехорошо. Его мучили головные боли, высокое давление… Врачи давно предупреждали его об опасности инсульта, просили, чтобы он прекратил так много работать. Когда ему стало плохо, я действительно не вызвала врачей. В тот момент я поняла, что, если Герман умрет, это случится весьма кстати. Да, я хотела его смерти, но одновременно и жалела его. Герман был хорошим мужем, – закончила Вероника и отодвинула в сторону нетронутую чашку кофе.
