– Ты подглядывал! – явно несправедливо воскликнула она. – И потом, мне надоело играть в прятки. Я хочу кататься.
Но Робби был оскорблен незаслуженным обвинением. Он осторожно уселся на землю и покачал тяжелой головой. Глория немедленно изменила тон и перешла к нежным уговорам:
– Ну, Робби! Я просто так сказала, что ты подглядывал! Ну, покатай меня!
Но Робби не так просто было уговорить. Он упрямо уставился в небо и еще более выразительно покачал головой
– Ну, пожалуйста, Робби, пожалуйста, покатай меня!
Она крепко обняла его за шею розовыми ручками. Потом ее настроение внезапно переменилось, и она отошла в сторону.
– А то я заплачу!
Ее лицо заранее устрашающе перекосилось. Но жестокосердный Робби не обратил никакого внимания на эту ужасную угрозу. Он в третий раз покачал головой. Глория решила, что нужно пустить в действие главный козырь.
– Если ты меня не покатаешь, – воскликнула она, – я больше не буду тебе рассказывать сказок, вот и все. Никогда!
Этот ультиматум заставил Робби сдаться немедленно и безоговорочно. Он закивал головой так энергично, что его металлическая шея загудела. Потом он осторожно поднял девочку на свои широкие, плоские плечи.
Слезы, которыми грозила Глория, немедленно испарились, и она даже вскрикнула от восторга. Металлическая “кожа” Робби, в которой нагревательные элементы поддерживали постоянную температуру в 21 градус, была приятной на ощупь, а барабаня пятками по его груди, можно было извлечь восхитительно громкие звуки.
– Ты самолет, Робби. Ты большой серебристый самолет. Только вытяни руки, раз уж ты самолет.
Логика была безупречной. Руки Робби стали крыльями, а сам он – серебристым самолетом. Глория резко повернула его голову и наклонилась вправо. Он сделал крутой вираж. Глория уже снабдила самолет мотором: “Б-р-р-р-р”, а потом и пушками: “Пу! Пу-пу-пу!” За ними гнались пираты, и орудия косили их, как траву.
– Готов еще один… Еще двое!… – кричала она.
Потом Глория важно произнесла:
– Скорее, ребята! У нас кончаются боеприпасы!
Она неустрашимо целилась через плечо. И Робби превратился в тупоносый космический корабль, с предельным ускорением прорезающий пустоту.
Он несся через поляну к зарослям высокой травы на другой стороне. Там он остановился так внезапно, что раскрасневшаяся наездница вскрикнула, и вывалил ее на мягкий зеленый травяной ковер.
Глория, задыхаясь, восторженно шептала:
– Ой, как здорово!…
Робби дал ей отдышаться и осторожно потянул за торчавшую прядь волос.
– Ты чего-то хочешь? – спросила Глория, широко раскрыв глаза в наигранном недоумении. Ее безыскусная хитрость ничуть не обманула огромную “няньку”. Робби снова потянул за ту же прядь, чуть посильнее.
– А, знаю. Ты хочешь сказку.
Робби быстро закивал головой.
– Какую?
Робби описал пальцем в воздухе полукруг.
Девочка запротестовала:
– Опять? Я же тебе про Золушку миллион раз рассказывала. Как она тебе не надоела? Это же сказка для маленьких!
Железный палец снова описал полукруг.
– Ну ладно.
Глория уселась поудобнее, припомнила про себя все подробности сказки (вместе с прибавлениями собственного сочинения) и начала:
– Ты готов? Так вот, давным-давно жила красивая девочка, которую звали Элла. А у нее была ужасно жестокая мачеха и две очень некрасивые и очень-очень жестокие сестры…
Глория дошла до самого интересного места – уже било полночь и все снова превращалось в кучу мусора, а Робби напряженно, с горящими глазами слушал, когда их прервали.
– Глория!
Это был раздраженный голос женщины, которая звала не в первый раз и у которой нетерпение, судя по интонациям, начало сменяться тревогой.
– Мама зовет, – сказала Глория не очень радостно. – Лучше отнеси меня домой, Робби.
Робби с готовностью повиновался. Что-то подсказывало ему, что миссис Вестон лучше подчиняться без малейшего промедления. Отец Глории редко бывал дома днем, если не считать воскресений (а это было как раз воскресенье), и когда он появлялся, то оказывался добродушным и сочувствующим человеком. Но мать Глории была для Робби источником беспокойства, и он всегда испытывал смутное побуждение улизнуть от нее куда-нибудь подальше.
Миссис Вестон увидела их, как только они поднялись из травы, и вернулась в дом, чтобы там их встретить.
– Я кричала до хрипоты, Глория, – строго сказала она. Где ты была?
– Я была с Робби, – дрожащим голосом отвечала Глория. – Я рассказывала ему про Золушку и забыла про обед.
– Ну жаль, что Робби тоже забыл про обед. – И, словно вспомнив о присутствии робота, она обернулась к нему. – Можешь идти, Робби. Ты ей сейчас не нужен. И не приходи, пока не позову, – грубо прибавила она.
Робби повернулся к двери, но заколебался, услышав, что Глория встала на его защиту:
– Погоди, мама, нужно, чтобы он остался! Я еще не кончила про Золушку. Я ему обещала рассказать про Золушку и не успела.
– Глория!
– Честное-пречестное слово, мама, он будет сидеть тихо-тихо, так что его и слышно не будет. Он может сидеть на стуле в уголке и молчать… то есть ничего не делать. Правда, Робби?
В ответ Робби закивал своей массивной головой.
– Глория, если ты сейчас же не прекратишь, ты не увидишь Робби целую неделю!
Девочка понурила голову.
– Ну ладно. Но ведь “Золушка” – его любимая сказка, а я ее не успела рассказать. Он так ее любит…
Опечаленный робот вышел, а Глория проглотила слезы.
Джордж Вестон чувствовал себя прекрасно. У него было такое обыкновение – по воскресеньям после обеда чувствовать себя прекрасно. Вкусная, обильная домашняя еда; удобный, мягкий старый диван, на котором так приятно развалиться; свежий номер “Таймса”; домашние туфли на ногах и пижама вместо крахмальной рубашки – ну как тут не почувствовать себя прекрасно!
Поэтому он был недоволен, когда вошла его жена. После десяти лет совместной жизни он еще имел глупость ее любить и, конечно же, всегда ей радовался, но послеобеденный воскресный отдых был для него Священным, и его представление о подлинном комфорте требовало двух-трех часов полного одиночества. Поэтому он устремил свои взгляд на последние сообщения об экспедиции Лефебра-Иошиды на Марс (на этот раз они стартовали с лунной станции и вполне могли долететь) и сделал вид, что не заметил ее.
