— Я принесу стул, — процедил он сквозь зубы.
Устанавливая стул в узком коридоре, он убедился, что его ножки упираются в твердую деревянную поверхность, а не в решетку подогревателя пола. Когда взбирался на стул, тот слегка качнулся. Потом он открыл люк на чердак и уставился в темноту. Пахнуло вековой пылью и старым деревом.
— Там могут быть крысы.
Сердце Корбана чуть не выскочило из груди.
— Вы слышали какие-то звуки? — Он посмотрел вниз.
— По ночам частенько доводилось слышать, как крысы скребутся, возятся, порой мечутся по чердаку, — с невинным выражением лица отчиталась Лиота.
Ну, разумеется, она встала так, чтобы надежно защитить себя от нападения любых тварей, которые решат повыскакивать из темных углов. А он-то как раз и окажется их добычей.
— Но на вашем месте я бы не волновалась, мистер Солсек. Они, пожалуй, больше боятся вас, чем вы их.
Почудился ли ему блеск в ее глазах? Смеялась она, что ли, ним? Столбик, показывающий уровень его злости, поднялся еще на одно деление. Неужели все старики такие несносные?
— А может, это всего лишь плод моего воображения, — сладким голоском промурлыкала она. — Знаете, ведь как бывает со старушками, которые долгое время вынуждены жить в полном одиночестве. С головой у них не всегда в порядке. Не так ли? Но пауков там видимо-невидимо. За это я ручаюсь.
В чем, собственно, он тоже нисколько не сомневался и именно поэтому не горел желанием посетить это самое пространство между потолком и крышей, будь оно неладно. Какая еще живность заселила эту темноту?
Лиота похлопала фонариком по его ноге:
— Он вам пригодится, если вы собираетесь разглядеть там что-нибудь.
— Спасибо.
Закипая, Корбан выхватил фонарик из ее рук и направил луч в темноту чердака. Едва ли это помещение можно было назвать чердаком. Он увидел кипу коробок, старую деревянную люльку, деревянную же клеть для яблок, наполненную пустыми банками, и довольно вместительную, вполне подходящую для длиннохвостого попугая или кенара птичью клетку.
— Мне бы хотелось, чтобы вы сняли оттуда коробки.
— Все?
— А сколько их там?
— Три.
— Всего три? Я думала, больше. Повернитесь и посмотрите перед собой.
Корбан повернулся, и тут же его лицо облепила паутина. От неожиданности он выпалил бранное словцо и резким движением смахнул с лица паутину, отчаянно надеясь, что восьминогий налетчик не успел заползти ему в волосы или свалиться за ворот рубашки. Нет, паук направился к коробкам, за которыми Корбан, собственно, и карабкался сюда. Он попытался раздавить насекомое.
— Ради всех святых, чем это вы там занимаетесь? — нетерпеливо спросила Лиота Рейнхардт.
— Давлю паука.
— Каких он размеров? С обеденный стол? Вы сейчас пробьете дыру в моем потолке.
Фонарик стал светить совсем тускло. Корбан потряс его и снова выругался.
— Это единственное слово в вашем лексиконе, мистер Солсек?
— Простите, — еле слышно пробормотал он, осознав, что выругался.
— Для человека, посещающего лучший университет страны, у вас весьма ограниченный словарный запас.
— Еще раз простите, миссис Рейнхардт. — Не довольно ли уже?
— Все это неплохо и даже хорошо, молодой человек, но если вы испортили мой фонарик, вам придется купить мне новый!
Свет появился снова.
— Он работает.
— Так-то лучше. Теперь возьмите коробки и спускайтесь с ними, пока не успели превратить мой дом в руины.
Корбан шесть раз пропутешествовал на чердак и обратно. Он тяжело дышал и вспотел даже больше, чем после подъема в гору с авоськами. Мышцы ног свело судорогой, прежде чем он услышал долгожданные слова.
— А вот и коробка, которая мне нужна.
Да уж, пора бы. Последняя.
От одной только мысли об этом ему стало невыносимо тошно, но он все-таки спросил:
— Остальные отнести на чердак?
Она оглядела его с ног до головы.
— Нет, думаю, прежде мне нужно их просмотреть. А потом я на время затолкаю их в гостиную.
— Неплохая идея, — оценил он пожалованную ему передышку.
— Коробки вы уберете на чердак в следующую среду.
— Ты знаешь, что меня больше всего бесит? — вечером того же дня поделился Корбан своими переживаниями с Рут. — Я побывал там уже три раза и не смог ничего выудить.
— А в чем проблема? Она не хочет отвечать на твои вопросы?
— Даже не спрашивал! Она эксплуатирует меня как раба, и я так устаю что забываю, зачем пришел.
— Ну и что ты собираешься делать? — спросила Рут, продолжая выполнять свои упражнения. Она сидела на коврике и делала китайский шпагат, касаясь головой то одного, то другого колена. Наклон, второй, третий и затем к другому колену. Раз, два, три.
— На этой неделе я пойду к ней еще раз и расскажу о своей курсовой работе.
— Думаешь, она захочет с тобой сотрудничать?
— Если нет, я не буду тратить на нее свое время.
В течение двух следующих дней Лиота разбирала содержимое шести коробок, и оно вызвало у нее целый поток воспоминаний: и хороших, и таких, которые лучше не извлекать из памяти.
В первой коробке лежали новогодние украшения. Предназначенная для транспортировки вина, она состояла из двенадцати ячеек. Целых два часа Лиота осторожно разворачивала мягкую бумагу, в которую была аккуратно завернута каждая елочная игрушка, и доставала блестящие бусы и гирлянды с фонариками. Она вот уже десять лет не наряжала рождественскую елку. Слишком вздорожали они в последнее время. За одно деревце нужно заплатить столько же, сколько стоит электричество за целый месяц! Впрочем, даже если б у нее были деньги, она не сумела бы притащить елку домой.
Лучшие рождественские праздники были в те годы, когда они с Бернардом жили одни с детьми в своей небольшой отдельной квартирке. Какое удовольствие было видеть сиявшие восторгом глаза деток, любовавшихся нарядной лесной гостьей. Лиота вспомнила вечера, когда Эйлинора уютно посапывала у нее на коленях, а Джордж прижимался к ней, слушая захватывающие истории, которые она им читала. То были ее самые драгоценные воспоминания, поскольку после переезда в этот дом времени у нее хватало только на работу. Мама Рейнхардт очень быстро взяла на себя ответственность за воспитание своих внуков.
Лиота бережно завернула в мягкую бумагу все елочные украшения и положила их обратно в свои ячейки. Бусы и гирлянды фонариков тоже легли в коробку; теперь ее можно отложить в сторону.
Вторая коробка была доверху набита старой одеждой, и каждая вещь напомнила ей о причине, по которой была сохранена. Свадебный наряд; чудесный атласный халат, подаренный Бернардом на Рождество, которое они первый раз праздновали вместе; красное платье, которое она купила на свой день рождения в тот год, когда Бернард был на фронте. Он выслал ей деньги и велел купить что-нибудь красивое для самой себя. Мама Рейнхардт устроила скандал: как, дескать, Лиота посмела потратить всю сумму и при этом не купить что-нибудь детям. Свекор пытался возражать, но его слова не изменили ее мнения.
