— Да не узнает он.
— Фэйган, папа твой знает все, где что делается.
Он знал, что это правда, и всю дорогу, пока мы шли вместе, напряженно об этом думал. — Тебе-то он ничего не сделает, Кади. Я об этом позабочусь.
Как он, четырнадцатилетний парень, может позаботиться? Но это не самое плохое. — Да ведь он с тобой что-то сделает, — сказала я Фэйгану.
Тот остановился и посмотрел на меня. — Кади, у меня свои причины есть, чтоб пожирателя грехов найти. Это не потому, что ты его ищешь.
И он пошел дальше к Горе Покойника.
5
Каждый день следующей недели, все время после полудня, мы с Фэйганом проводили на Горе Покойника. Но никаких следов пожирателя грехов и ничего, что могло бы нас к нему привести, мы там не обнаружили. Что еще хуже, мы мало что успевали исследовать за то светлое время, которое было в нашем распоряжении: солнце быстро начинало тонуть за вершинами западных гор, и нам приходилось спускаться и спешить домой. Можно всю жизнь потратить на то, чтобы осматривать эти луга, леса, скалистые места, — и все равно никого не найдешь.
— Не будем сдаваться, — сказал Фэйган, заметив отчаяние на моем лице. — Будем дальше искать.
— А что пользы от этого? Не хочет он, чтоб мы его нашли. — Я села на землю и едва сдерживала слезы, глядя на огромный, окутанный туманом пик. — Да там где угодно спрятаться можно.
— Надо придумать, как бы его выкурить оттуда.
— Что, с помощью собаки твоей охотничьей? — я с сомнением посмотрела на старую длиннотелую собаку с побелевшей шерстью на морде. Пес бухнулся на землю, улегся на траве и уснул.
— Нет, — наотрез сказал Фэйган. — Он старый очень. — Он сел, положив руки на поднятые колени. — Может, ловушку какую придумать.
— Но пожиратель грехов ведь не кролик, чтоб его так просто заманить, — сказала я.
— Это уж точно, — ответил Фэйган на мой грустный юмор: нам обоим было невесело после безуспешных поисков. — Он ведь, наверно, глядит за нами откуда-нибудь сверху и с намерением нас подальше от себя держит. А сходит он с горы, только чтобы грехи чьи-то съесть.
— А что если на кладбище что-то съестное оставить? — сказала Лилибет, сидя среди папоротников в нескольких футах от нас.
Я подняла голову. — Что-что? Съестное оставить? — переспросила я.
Фэйган посмотрел на меня. — Я ничего не говорил.
— Да не ты вовсе, — ответила я. Тогда Лилибет встала и подошла ко мне. — Пожиратель грехов спускался со своей горы за едой, которую бабушка ему оставляла.
— Так оно и было, правда?
Побледнев. Фэйган странно смотрел на меня.
Я вскочила и рассмеялась. — Помнишь, миссис Элда сказывала, как бабушка ему подарочки оставляла? И мы так можем сделать. Положим это на бабушкину могилу, и придет он.
— То есть наживку для него положить, что ли?
— Ну, вроде как для того кролика, что ты для миссис Элды поймал.
Его глаза заблестели: он ухватил мою мысль и тут же сделал ее своей. — Живность-то он и сам ловить может. И зелень разную он сам найдет. Надо что-то такое, чтоб он со своей горы захотел сойти. Можешь из дома варенье какое-нибудь утащить?
— Нет, мама каждую банку считает. Если хоть одну взять, сразу поймет.
— Тогда патоку или кукурузную муку. Тут уж чашку-другую не заметят.
— А ты что принести можешь?
— Если у нас чего и много, так это виски, но папа его считает в точности, как твоя мама маринады. Он их продает поселенцам, что по ту сторону гор живут.
— А как он узнает, что еда есть? После того, как бабуля умерла, уже много недель прошло.
— Миссис Элда сказала, что до бабушки твоей ему никто ничего не приносил. Но ее-то подарки он находил как-то. И наши найдет, наверно.
Я снова посмотрела на возвышавшуюся впереди гору: думая о пожирателе грехов, я удивлялась все больше и больше. Неужели он глубокой ночью тихо спускается со своей горы и заглядывает в окна, ходит по кладбищу? Неужели он днем спит, а ночью бродит при свете луны?
Из глубины леса трижды донесся пронзительный свист. Фэйган вскочил, вставил пальцы в рот и также громко свистнул в ответ. — Мне надо идти, это Клит мне сигнал подает. Тебе тоже скорей домой идти надо. Солнце садится уже, — сказав это, он убежал, а я осталась у подножия Горы Покойника; со мной была только Лилибет.
Вдруг я услышала треск и стук, как от удара топора. Когда мой папа рубил дерево, был такой же стук. В испуге я насторожилась: насколько мне было известно, у подножия Горы Покойника никто не жил. Я замерла на месте, наклонив голову и прислушиваясь. Хрясь! Снова треск и удар топора. Решив, что удача сама идет ко мне, и что это пожиратель грехов, я побежала к западу, забыв, что уже садится солнце.
— У тебя будет время завтра, Катрина Энис, — сказала Лилибет, догнав меня. — Тебе лучше сейчас домой идти. Поздно уже и темнеет.
Но я не слушала ее и продолжала идти.
Шум ручья заглушил стук топора. Я отошла подальше от ручья, остановилась и снова прислушалась. Один удар, и после этого тишина. Впереди, сквозь дымку лавровых зарослей, я увидела домик. Он был с другой стороны подножия Горы Покойника. Из трубы выходила тонкая струйка дыма. Стройная женщина с длинной светлой косой поднималась по ступенькам, неся вязанку дров. Она скрылась в доме, оставив дверь открытой.
Мне хотелось еще постоять и посмотреть, но сверчки стрекотали все громче, а солнце стремительно исчезало за хребтами западных гор. Надо было скорее идти домой. Я пошла через долину, с трудом различая путь, так как мне навстречу надвигался туман. Он очень быстро просачивался сквозь деревья и плотно застилал путь передо мной. К счастью, светила луна, иначе я бы сбилась с дороги.
Неожиданно ночную тишину пронзил звук, похожий на женский визг, от которого холодок пробежал у меня по спине. Я знала, что это за крик. Где-то рядом выла рысь, она была совсем близко и уже меня учуяла. Решив, что ручей послужит препятствием между мной и зверем, я постаралась перейти вброд на другую сторону, но дважды поскользнулась, оказавшись по пояс в воде. Сильно я намокла или нет — об этом я не думала, но старалась всеми силами убежать от этой огромной ночной кошки, кравшейся за мной по пятам.
Вдруг сверчки умолкли — это означало, что рысь перемахнула через поток и уже подбирается ко мне. Я не знала, где она — сзади или впереди меня. Боясь двинуться не в ту сторону, я замерла на месте, всматриваясь в густеющую тьму.
Не было слышно ни одного комара.
Молчали совы и филины.
Мое сердце билось все быстрее и чаще. Сзади затрещали сучья, и я затаила дыхание. Бросившись вперед, я помчалась так быстро, как только могла. Я слышала только биение своего сердца и частое дыхание.
