Я не могла ей ничего сказать. Если я скажу про Фэйгана, она начнет спрашивать, зачем мне надо его сейчас видеть. А как только они узнают правду, не миновать беды. Плача, я снова улеглась. Надо мной склонилась Гервазе Одара, нежно со мной говорила и промакивала лицо влажной тканью. Мое сознание помутилось, веки стали тяжелыми, глаза закрывались сами собой.
— Поспи немного, миленькая. Закрой глазки и спи.
— Она сказала тебе, кто это напал на нее? — донесся тихий голос папы.
— Нет, но я, кажется, знаю, кто это, — прошептала Гервазе, отходя от моей кровати. — Что-то хотело ее задушить насмерть.
— Это тот самый дух?
— Нет, ведь то ребенок, с которым она водится. А у нее такие синячищи на шее — ребенок такое точно не мог сделать. Это хозяин того ребенка сделал.
— Значит, сам дьявол? — испуганно прошептала мама.
— А кто еще это мог быть? У нас такого сроду никогда не было.
— А может, Маклеод? — сказала папа почти что с надеждой.
— Да он давно ушел, и Роза О’Шерон с ним. Нет, их душам пожиратель грехов много лет назад покой дал. Это не их рук дело. И Лаокайлэнд Кай тоже не мог. Это темная сила какая-то над вашей Кади.
— И что ж делать теперь?
— Могу ей талисман сделать, но мне тогда волосы Горавен понадобятся. Фая!
Я вспомнила про ожерелье, в которое мама вплела бабушкины седые волосы. Она всегда его носила, время от времени касаясь его пальцами. Возможно, это дорогое для нее напоминание помогало ей перенестись в лучшие времена, когда еще меня на свете не было.
— А может, из чего другого сделать можно? — спросила мама. — Это все, что у меня от нее осталось.
— И ты и прядки одной не дашь для своей дочки единственной? — сказал папа. — Проклятие на тебе, Фая! Проклятие на душе твоей, что простить не хочешь!
Я слышала, как громко хлопнула дверь и мама заплакала. — Он не понимает, как тяжко мне, и я сказать ему не могу. Никому сказать не могу…
Гервазе Одара говорила ласковые слова утешения, но от них не было никакой пользы.
Только через несколько дней мне разрешили выходить из дома, а до этого не выпускали вовсе. Мама отдала мне свое траурное украшение. Теперь красиво сплетенное ожерелье из седых волос было на моей шее. Своим детским умом я понимала, что это уж точно не убережет меня от Брогана Кая. Или еще кого-нибудь. Лилибет оно также не отталкивало — она бывала у меня каждый день. Когда мама выходила из дома хлопотать по хозяйству, она садилась на мою кровать, и мы разговаривали.
— Не бойся истины, Катрина Энис. Истина сделает тебя свободной.
— Из-за истины папу убить могут.
— Моя милая, надейся на Господа и не полагайся на разум твой.
— Да не понимаешь ты. Кай… Кай ведь все может.
— Кай всего лишь человек. Несчастный, жалкий, запуганный человек, который нуждается в истине так же, как и ты.
Я вспомнила его взгляд, мертвую хватку железных рук. Не представляю, откуда она взяла такую глупость.
— Ищи и ты найдешь, Катрина Энис. Стучи и тебе отворят.
— Уходи. У меня от тебя голова болит.
И она сразу же тихо ушла.
Как только я смогла выйти из дома, я первым делом пошла вниз с горы на опушку леса, откуда был виден берег реки. Человек Божий был там. От него, как от чумы, все старались держаться подальше.
Наверно все, кроме Фэйгана.
А что же с Фэйганом?
Тогда я пошла его искать, но вместо него встретила Глинис и Куллена. Они собирали у ручья ежевику. — Вчера его в последний раз видела, — сказала Глинис, кладя в рот несколько сочных ягод и наклоняясь за следующими, чтобы положить в корзинку.
— Он рыбу ловил, — сказал Куллен.
— Где?
— Где-где, на реке, — сказал он с усмешкой.
Я вопросительно посмотрела на Глинис. — Это где ручей Каев впадает в реку. — Она сорвала еще одну ягоду и положила в рот.
— Хватит ягоды есть, а то мы тут весь день проторчим! — закричал Куллен своей сестре. Она повернулась к нему, ехидно улыбнулась, высыпала в руку все ягоды из корзины и съела. Он с криком бросился к ней. Она засмеялась, выскочила из кустов ежевики и помчалась домой. — Я скажу маме, что ты мои ягоды все рассыпал!
У ручья Фэйгана не оказалось. Я влезла на дерево и посмотрела на кустарник у реки, где он мог слушать человека Божьего, но и там его не было видно. Однако теперь я была за него спокойна. Если он вчера ловил рыбу, значит, отец его пока не убил.
Я искала его все утро, но не нашла и решила навестить миссис Элду. Там и оказался Фэйган — он сидел у нее на крыльце и жевал соломинку.
— А я тебя везде ищу! — сказала я. За эти поиски я могла быть наказанной и запертой в сарае. Он заморгал глазами:
— Почему?
— Ну, чтоб знать, что с тобой в порядке все, вот для чего!
Его лицо стало угрюмым:
— А при чем здесь я? Это ж на тебя напали, не на меня.
Мне было нечего ответить, иначе пришлось бы сказать, что это сделал его родной отец.
— Я слышала, сам дьявол, — сказала миссис Элда. Я покраснела, избегая пристального и растерянного взгляда Фэйгана. Элда смотрела прямо мне в глаза. — Тебе нечего на это сказать?
— А что сказать?
— Ты стала скрытная.
Я спустилась по лестнице и села на нижней ступеньке к ней спиной. Она снова стала покачиваться, качалка скрипела. — Сегодня она мне цветов не принесла, Фэйган. Наверно, сердится на меня за что-то.
Я посмотрела на нее с досадой. — За что ж мне на вас сердиться?
— Ни за что. Люди без причины-то чаще всего и злятся, уж в этих горах, по крайней мере. — Она продолжала покачиваться. — Если не так, то, наверно, она думала, что я уже умерла и меня похоронили.
— Не думала я так! — сказала я, повернувшись в ее сторону, испуганная ее словами.
— А тогда почему цветов нет?
Я опять отвернулась.
— Так почему? — спросила она после долгой паузы.
Усталая и расстроенная, я встала и ушла. Я немножко ждала, что Фэйган меня догонит, но это не произошло. Старушка Элда становилась с каждым днем все более сварливой и недовольной. Я вернулась с букетом горных маргариток и протянула ей.
— Ну, и что мне с ними делать? Воткни их в воду куда-нибудь.
Я вошла в дом и увидела цветы, которые принесла ей в прошлый раз. Они до сих пор стояли в каменном кувшине. Стебли поникли, лепестки высохли и осыпались на стол.
Я вспомнила, как мама порвала венок, который я ей принесла, а вот миссис Элда хранит даже совсем увядшие цветы, которые давно пора было выбросить.
