Они выглядят необычно, просто фантастически, эти фонарщики с их длинными палками, которыми они достают веревки с висящими на них фонарями, и факелами, которыми они их зажигают. Мальчишки не могут глаз оторвать от каждого их движения. Они смотрят, как фонарщики чистят закопченные стекла, наливают нефть в кувшинчики, вправляют фитили и тянут за веревку, поднимая фонарь вверх.
— Гут вох! — громко кричат мальчишки, когда очередной фонарь зажигается. — Гут вох!
[33]
Фонарщика-иноверца это злит. Он не понимает, что они говорят, и думает, что над ним насмехаются. Он гонится за ними, срывает с головы самого слабого бегуна шапку и забрасывает ее на верхушку фонарного столба.
Мальчишки буквально летят. Полы их длинных черных сюртуков и кисти на их арбоканфесах полощутся в воздухе, как крылья.
— Летучие мыши! — кричит им на бегу фонарщик. — Ангелы смерти!
Вместе с большими мальчишками несется и разгоряченный Симха-Меер.
Дома он встречает Янкева-Бунема, бегающего на четвереньках, и сестренок, катающихся на нем верхом. И Диночка тоже здесь, хотя она теперь живет со своими родителями на другой улице. Она часто приходит сюда к своим подружкам, дочерям реб Аврома-Герша, а еще чаще — к Янкеву-Бунему. Хотя Янкев-Бунем уже большой и изучает Гемору, он любит играть с сестренками. Он даже не вспоминает о том, что такому взрослому парню подобает держаться от девчонок подальше. Нет, не умеет он парить в недоступной для них высоте, этот Янкев-Бунем. Он становится на четвереньки, когда мать не видит, и изображает лошадку. Он велит сестренкам, и Диночке тоже, забираться к нему на спину. Он быстро бегает на четвереньках со всей этой компанией на спине. Он даже подпрыгивает, как настоящая лошадь. Девочки пугаются, боятся упасть. Чтобы удержаться, Диночка обхватывает обеими руками его шею. Она цепляется за него, смеясь при этом до слез. Янкев-Бунем с восторгом подпрыгивает и ржет, как жеребенок.
— Янкев-Бунем, — спрашивает его Диночка, — ты боишься льва?
— Нет, — твердо отвечает Янкев-Бунем.
Тут входит Симха-Меер, видит своего брата с девчонками на полу и принимается его стыдить.
— Бабник, — честит он его, — вот я расскажу отцу, что ты играешь с девчонками. Голова твоя деревенская, ты же так забудешь всю учебу!
Янкев-Бунем краснеет от стыда. Ему неудобно перед Диночкой, что его обзывают головой деревенской, тем более что это правда.
— Иди, доноси, на том свете тебя подвесят за язык, — отвечает Янкев-Бунем.
Какое-то время он ведет с братом переговоры. Все-таки он боится, что тот наябедничает отцу. Он знает, что отец всыплет ему по первое число, и предлагает Симхе-Мееру все свои вещи, чтобы тот молчал, но Симха-Меер не хочет.
Когда ничего не помогает, Янкев-Бунем начинает играть с ним в записочки. Ничем его так не проймешь, этого Симху-Меера, как игрой в записочки. Симха-Меер играет быстро, очень быстро, и выигрывает у брата все его деньги.
Сестренки и особенно Диночка бросают на Симху-Меера злые взгляды.
— Симха-Меер, ты дурак. Съел калошу за пятак! — распевают они свою старую дворовую дразнилку.
Глава седьмая
Реб Авром-Герш добился своего.
Хайнц Хунце кричал, ругался, топал ногами, заявлял, что, даже если ему придется побираться по дворам, он не будет иметь дела с этой свинячей собакой, с этим мерзавцем Фрицем Гецке. Но реб Авром-Герш делал свое дело. Он ходил от Хунце к Гецке и от Гецке к Хунце. Он взывал к их разуму, рассказывал притчи из святых книг, подтверждающие, что гневливость — очень плохое качество, что на мире держится белый свет, и добился того, что две фабрики стали компаньонами. Объединенное предприятие получило имя «Хайнц Хунце и Фриц Гецке».
Из-за названия компаньонство в последнюю минуту едва не развалилось. Оба компаньона были одинаково упрямы. Никто не хотел уступить другому право фигурировать в названии первым. Реб Аврому-Гершу пришлось привести массу поговорок и цитат из Святого Писания, прежде чем Гецке уступил первенство Хунце. В конце концов договорились: Хайнц Хунце и Фриц Гецке.
В награду реб Авром-Герш получил от объединенного предприятия пост генерального заместителя. На месте прежних Вилков, где когда-то нельзя было жить евреям и которые теперь стали Петроковской улицей, Хунце выстроил для генерального заместителя большой дом с тяжелыми, обитыми железом дверями и окнами, с глубокими подвалами, кладовыми и высокими чердаками. Эту громадину с толстыми стенами сверху донизу забили товарами производства Хайнца Хунце и Фрица Гецке. Вывеску помимо имен компаньонов и имени генерального заместителя Аврома-Герша Ашкенази украсили все золотые, серебряные и бронзовые медали фабрики. Маляр, рисовавший вывеску, изобразил на ней даже фабричную марку: два бородатых голых германца с фиговыми листками на причинном месте и с копьями в руках. Но реб Авром-Герш велел убрать это изображение, потому что еврею не подобает рисовать фигуры идолов. Ему было достаточно медалей и титула генерального заместителя.
Уже давно дочери Хунце, которые не позволяют своему отцу разговаривать на простонародном немецком диалекте, а требуют изъясняться только на литературном немецком языке, кривят носы из-за того, что во дворе фабрики, в конторе у отца крутятся еврейские купчишки, лавочники и маклеры, пришедшие за товаром. Они очень шумят, эти еврейские торгаши, они разговаривают со стариком по-еврейски, берут его за лацкан, по-свойски крутят пуговицы на его сюртуке. Когда ни выйди из дворца, построенного рядом с фабрикой, — вечно полно евреев в длинных лапсердаках. Они кричат, горячатся. Уже давно дочери велели отцу передать товары какому-нибудь заместителю. Старик не хотел. Ему было жалко денег. Он любил экономить. Еще больше ему нравилось торговаться, кипятиться. Он просто наслаждался этим. Ему страстно хотелось самому перехитрить евреев, перемудрить их. Его всегда тянуло к простым вещам — выпить пива с коллегами, выкурить трубку, а не какую-то там сигару, поговорить по-еврейски с торговцами, вставляя время от времени древнееврейские слова. Так он чувствовал себя по-домашнему, свободно, в своей тарелке. Но дочери неустанно требовали от него, чтобы он блюл свой высокий статус. Кроме того, дело сильно выросло. Да и еврея этого, Ашкенази, надо было наградить за то, что он сумел организовать компаньонство, спасшее фабрику от краха. И компаньоны сделали реб Аврома-Герша своим генеральным заместителем.
В большом доме, что на улице Петроковской, теперь шум и суета. Еврейские лавочники, купцы, маклеры крутятся среди тяжелых тюков с товарами, которые лежат здесь, занимая едва ли не все пространство от подвалов и до крыши, — во всех чуланах, кладовых, на всех чердаках. Каждый пришедший старается пропихнуться к огороженной, выкрашенной коричневой краской конторке, за которой над толстыми, тяжелыми торговыми книгами, похожими на тома Геморы, сидит реб Авром-Герш с ермолкой на голове.
