— Сразу же с утра к нему и зайду, реб Хаим-Алтер, — ответил слуга.
— Прибавь хоть «если будет на то воля Божья», грубиян, — упрекнул его реб Хаим Алтер, — ибо что знает грешный человек о том, что будет завтра?
— Если будет на то воля Божья, — сказал Шмуэль-Лейбуш, смущенный замечанием хозяина.
Глава девятая
Ради бар мицвы Симхи-Меера и Янкева-Бунема, которая приходилась на Пейсах, реб Авром-Герш поехал к Александерскому ребе. И конечно, взял с собой обоих сыновей.
Воркинского ребе уже не было в живых, и реб Авром-Герш ездил к ребе, проживавшему в местечке Александер, неподалеку от Лодзи. Как всегда, его жена плакала и жаловалась, что он, злодей, оставляет ее на праздник одну, как будто она вдова, и, как всегда, реб Авром-Герш не слушал ее жалоб. Во-первых, он и сейчас вел себя, как при жизни Воркинского ребе. Все праздники проводил у ребе. Во-вторых, он хотел привести сыновей к ребе перед бар мицвой, чтобы он поговорил с ними о еврействе и пожелал им быть достойными евреями. Он очень хорошо помнил слова покойного ребе, да будет благословенна память о нем, что его сыновья будут богачами. Но что его сыновья будут набожными, богобоязненными евреями, ребе не сказал. Реб Авром-Герш постоянно об этом думал и видел в этом дурной знак. При всем своем богатстве и загруженности делами он знал, что деньги и торговля — пустые и глупые вещи по сравнению с Торой, по сравнению с Богом на небе, который вечен. Велика Тора и требовательна, и Бог тоже требователен, мстителен и всевидящ. От Него не ускользнет ни один из тех, кто не соблюдает заповеди Его. Реб Авром-Герш боялся Бога, боялся ада и не раз молил Творца: если сыновьям суждено быть богачами, потерявшими страх перед Богом, пусть лучше станут нищими меламедами, но будут исполнять заповеди с тщанием. Пусть они лучше, не дай Бог, уйдут из этого мира, чем опозорят его на этом и на том свете. И пока мальчики не достигли возраста бар мицвы, он хотел поговорить об этом с Александерским ребе.
В-третьих, он хотел попросить у ребе совета относительно Симхи-Меера и его учебы.
По поводу Янкева-Бунема он не беспокоился. Особыми способностями к изучению Торы этот Янкев-Бунем не отличался. Меламеду с огромным трудом удавалось вбить в его голову обязательную страницу Геморы. Отец не ждал от него больших достижений. Он уже знал, что, даже если он будет держать Янкева-Бунема у меламедов до самой свадьбы, раввином ему не стать. Он будет всего лишь соблюдающим законы Торы евреем. Но реб Авром-Герш и не хотел от него многого, пусть хотя бы честно следует законам еврейства. Совсем другое дело — Симха-Меер. Он уже перерос реб Боруха-Вольфа Ленчицера. Пора было передать его в хорошие руки. Реб Авром-Герш страстно желал отправить его в ешиву
[44]
, чтобы Симха-Меер учился вместе с бедными парнями и даже, как они, ел у обывателей в установленные дни
[45]
. Пусть он отощает и через это станет настоящим евреем. Реб Авром-Герш знал, что мальчишке не следует сидеть дома. Его надо послать в чужие места, как самого его, Аврома-Герша, в свое время выслал из дома его отец. Подобно отцу, реб Авром-Герш тоже считал, что только жесткостью мальчишке прививаются богобоязненность и любовь к Торе.
Его жена уже принялась плакать и говорить, что она не допустит, чтобы ее Меерл, ее плоть и кровь, подвергался унижениям, сидя за чужими столами. Ее слова не волновали реб Аврома-Герша. Мало ли о чем плачет женщина! Но и хасиды из его молельни отговаривали его от этого шага, говорили, что мальчик должен быть рядом с отцом. Поэтому реб Авром-Герш хотел услышать, что скажет ему ребе. Как ребе скажет, так и будет.
В-четвертых, его занимал вопрос сватовства.
Реб Хаим Алтер послал к нему Шмуэля-Зайнвла, богача, лишившегося большей части своих богатств, сказать, что реб Хаим Алтер хочет сосватать свою дочь за старшего сына реб Аврома-Герша, Симху-Меера. Реб Авром-Герш не торопился с ответом. Он был не из торопыг. Он попросил передать реб Хаиму Алтеру, что он не говорит на это предложение ни да ни нет, что он еще подумает, потому что мальчишка даже не достиг возраста бар мицвы. Но Шмуэль-Зайнвл не оставлял его в покое, буквально преследовал его. Ученый еврей, бывший богач и при этом большой наглец, обращавшийся ко всем на «ты» и не испытывавший к богачам ни малейшего почтения, Шмуэль-Зайнвл не удивился тому, что реб Авром-Герш тянет с ответом, но и не перестал ходить к нему. Он был не из тех, от кого можно отделаться взмахом руки, этот Шмуэль-Зайнвл. Он знал весь мир, и мир знал его. Он знал, что у каждого жителя Лодзи варится в кастрюле, умел свести одну стену с другой, мог нахамить самому уважаемому и богатому еврею и любому сказать правду в глаза.
— Я хочу, Авром-Герш, чтобы ты породнился с Хаимом Алтером, — говорил Шмуэль-Зайнвл, скорее приказывая, чем убеждая. — Я не какой-нибудь Мойше, который у тебя в услужении. Я не буду за тобой бегать и уговаривать. Пиши тноим
[46]
, я не могу ждать…
Реб Авром-Герш нигде не мог от него спрятаться, ни дома, ни в хасидской молельне, ни даже в своей конторе. Шмуэль-Зайнвл силой прорывался к конторке реб Аврома-Герша, сидевшего над бухгалтерскими книгами, и злобно отталкивал слуг, пытавшихся его не пустить.
— Видал, какие наглецы? Прямо иноверцы какие-то! — бушевал он у конторки реб Аврома-Герша. — Не подпускают к тебе никого, словно ты сам губернатор…
Реб Авром-Герш понял, что от этого Шмуэля-Зайнвла ему не отделаться. Да и предлагаемое им сватовство было неплохим вариантом. Реб Хаим Алтер — богатый еврей. Дочка у него единственная. Приданое он за ней даст хорошее. Плюс дорогие подарки и содержание
[47]
. Он ужас как хочет заполучить мальчишку в зятья и пойдет на новые уступки, если на него надавить. Правда, про жену реб Хаима Алтера поговаривают, что она не носит платок, а только парик, да и ведет она себя как барыня. Но дом все-таки ведется по-еврейски, там всегда полно хасидов. Поэтому реб Авром-Герш хотел услышать, что скажет по поводу этого предложения ребе. Без совета ребе он не делал никаких важных шагов в жизни.
Так что он приказал извозчику-немцу, возившему товары с фабрики на склад, запрячь фабричных лошадей в бричку и отвести его на Пейсах в Александер.
Реб Авром-Герш упаковал свои субботние одеяния, новые атласные лапсердачки и бархатные шапочки для мальчишек. Бархатные шапочки он специально заказал в честь бар мицвы. Он завернул в три новых красных платка испеченную по особо строгим правилам мацу, подгорелую, жесткую, неровную. Для каждого из троих — отдельную упаковку, на все дни Пейсаха. Он вез в соломенных корзинах несколько бутылей хорошего вина — для четырех обязательных бокалов пасхального сейдера, который они проведут за столом ребе. До Александера он взял с собой столько бедных хасидов в бричку, что извозчик-немец чуть не лопнул от злости.
