— Если вы покажете в Анжере вот это, — Маргарита протянула еще и брошь, — то вас примут, как брата.
Барон усмехнулся, королева Наварры права, оставаться в Париже, если убийство удастся, для него смерти подобно, даже монастырь не спасет, за любимого миньона король из-под земли вытащит. Но он так устал прятаться и так ненавидел миньонов, что был даже рад поручению.
В канун праздника Всех Святых за окно дома, соседнего с домом королевского миньона, зацепился крюк с веревочной лестницей. Один за другим пятеро дюжих мужчин проникли внутрь, но задерживаться в этом доме не стали. Через потайную дверь они прошли в соседний прямо в спальню к Дю Гасту. Сам королевский миньон лежал в постели, расслабившись после только что принятой ванны в предвкушении прихода своей пассии.
Именно потому легкий скрип потайной двери его не насторожил, но вместо любовницы Дю Гаст увидел перед собой вооруженных мужчин. Собственную шпагу схватить он не успел, потому что был заколот несколькими ударами кинжалов. Били наверняка, такого опасного врага раненым оставлять нельзя.
Убедившись, что миньон мертв, Витто спокойно вытер свое оружие о его одежду и отправился обратно. Больше их в Париже не видели, убийцы действительно удрали в Анжер к герцогу Алансонскому.
Маргарита лежала в постели с сильной простудой, не стоило гулять по ночам даже в монастырскую часовню…
— Мадам, убит Дю Гаст!
— О, какое счастье! Как жаль, что я нездорова, я бы с удовольствием отпраздновала это событие!
— Мадам, хорошо, что вас не слышит король.
— Какой из двух?
— Оба.
Оба короля догадались, чьих это рук дело, но доказать никто ничего не смог, так и осталось убийство Дю Гаста на совести Маргариты, хотя вздохнули с облегчением многие.
Мучила ли Маргариту совесть? Ничуть! Это были времена, когда человеческая жизнь не стоила и экю, а убийцами оценивалась только по степени сложности самого убийства, вернее, преодоления охраны. А уж убить того, кого давно и стойко ненавидишь, при этом отомстив за что-то или кого-то, вообще считалось едва ли не почетным.
Генрих Наваррский поразился скрытности и ловкости супруги. Найти способ уничтожить такого осторожного хитреца, которого несколько лет не могли подловить, чтобы убить, могла только женщина, причем умная женщина.
Беда была в том, что они больше не доверяли друг другу.
Король бушевал; если побег его брата Франсуа и взволновал, то не настолько, с глупым и трусливым Алансонским справилась мать, а кто мог справиться с Генрихом Наваррским? Но больше всего Генриха бесило понимание, что сестрица снова помогла бежать тому, кто по его воле сидел под стражей. Генрих ни на минуту не поверил, что Маргарита и сама не знала о предстоящем побеге.
— На сей раз ваши слезы нас не обманут! Вы столь грешны, что вам нет веры!
Королева-мать смотрела на беснующегося сына и с ужасом думала не о том, что он прав, а о том, насколько Генрих в гневе похож на Карла. Неужели и этот сын подвержен недугу, как предыдущий? Нет, только не это, Генрих не может стать столь же безумен, как был Карл!
Королева-мать неожиданно заступилась за дочь, но вовсе не потому, что жалела Маргариту или считала ее невиновной, Екатерина Медичи и сама с удовольствием потаскала бы хитрую бестию за волосы и надавала ей пощечин, а еще посадила на хлеб и воду в одной рубашке в холодный подвал. Но королеву-мать испугал вид короля, глаза которого стали просто страшными, а лицо постарело сразу на десяток лет. Генриху нельзя позволять злиться, иначе он не просто потеряет свою красоту, о которой так печется, но и впрямь станет безумен.
Екатерина Медичи успокаивала сына, а тот все выговаривал сестре:
— И не пытайтесь сказать, что вы ничего не знали! Вы также причастны к убийству Беранже Дю Гаста, уже за одно это вас стоило бросить в тюрьму!
Изо рта короля вместе с гневными словами летела слюна, голос хрипел, глаза стали совсем злыми…
А через несколько месяцев бежал Генрих. Он сумел-таки усыпить бдительность своих охранников, выехать на охоту, хотя ему запрещалось уезжать без разрешения, и сумел попросту исчезнуть.
Король был в ярости, Маргарита снова рыдала, но теперь уже от обиды, потому что Генрих ничего не сказал ей о своих планах. Правда, он ничего не сказал и мадам де Сов, но это было для королевы слабым утешением. Муж настолько не доверял, что ни словом не обмолвился, не поделился даже мыслями о побеге.
И снова Маргарита чувствовала себя одинокой и никому не нужной. Брат топал ногами и кричал на нее, мать ненавидела, любовник изгнан, муж сбежал тайно от нее, придворные откровенно сторонились, словно зачумленную… Но через два дня она уже улыбалась сквозь слезы, потому что принесли послание от супруга, в котором Генрих просил у нее прощения за свой поступок, за то, что ни слова не сказал жене. «Это не означает моего к вам недоверия, все произошло неожиданно даже для меня самого… решение пришло посреди леса, и вы понимаете, мадам, что приехать к вам и сообщить об этом решении либо посоветоваться я не мог…»
Генрих Наваррский звал супругу с собой в Нерак, обещая, что там она будет счастлива.
Кроме удовлетворения от выражения доверия к ней, Маргарита испытала удовлетворение от того, что, во-первых, письмо в значительной мере оправдывало ее перед королем, во-вторых, что мадам де Сов Генрих не написал. Шарлотта ходила потерянная, ей сильно попало от королевы-матери за недосмотр.
И все же король бушевал:
— Вы должны были знать намерения мужа лучше, чем он сам!
Маргарита парировала:
— Ваше Величество, для этого не нужно было держать моего супруга в комнатах с зарешеченными окнами! Кому он мог доверять среди такого количества охраны?
А еще она просила отпустить к мужу:
— Я выдана замуж за Генриха Наваррского не по своей воле, но жена должна быть рядом с мужем, потому прошу разрешить и мне уехать в Нерак.
— Нет!
— Но почему?
— Ваш брак будет расторгнут.
Маргарита, ужаснувшись при мысли о том, что следующим мужем может стать кто-нибудь похуже Беарнца, к которому она уже почти привыкла (ну, подумаешь, ноги пахнут и чеснок любит!), категорически отказалась разводиться. Но король был настроен решительно.
— Я выдавал вас замуж за католика, а ваш супруг объявил, что снова стал протестантом!
— Выдавали не вы, сир, а король Карл, и именно за протестанта, католиком мой муж объявил себя во время устроенной в Париже резни под дулом аркебузы.
Как любое справедливое замечание, это добавило масла в огонь. Генрих был неприступен: нет, сестра не поедет к мужу! Пришлось подчиниться, не бежать же вот так.
Маргарита не знала, что наступит момент, когда и она будет вынуждена бежать, сидя на крупе лошади позади любовника. Но тогда со вздохом вернулась в свои покои. Правда, строптивая королева Наварры не оставляла попыток настоять на своей отправке к мужу, надеясь, что королю надоест ее нытье.
