Она уверяла себя, что не сахарная и не растает под дождем. Она напоминала себе, что много раз гуляла под дождем, и все было в порядке. Но при этом не слышала сама себя.
Марселина оказалась во власти чувств. Теплая ладонь на спине, сильное тело рядом. Ночь была темной, дождь лил как из ведра. Она — сильная и независимая женщина, полжизни прожившая на улицах. Тем не менее она, как и любое живое существо, нуждалась в убежище… в защите.
В этом отношении она была слабой. Все-таки самопожертвование не является основным инстинктом.
Она не могла расстаться с мужчиной, отвернуться от распахнутой двери экипажа — там ее ожидало убежище. Марселина не хотела мокнуть и мерзнуть, не желала в одиночестве бродить по темным улицам Парижа.
Поэтому она забралась в экипаж и с удовольствием расположилась на мягком сиденье, сказав себе, что если она простудится под холодным дождем насмерть, или на нее нападет где-нибудь в темной аллее грабитель, ни ее дочери, ни ее сестрам от этого легче не станет.
Герцог сел напротив.
Дверца захлопнулась.
Марселина почувствовала, как экипаж слегка качнулся — это лакей вернулся на свое место. Она слышала, как он постучал по крыше, сообщая кучеру, что можно ехать.
Экипаж тронулся с места плавно, но дороги были неровными, поэтому, несмотря на мягкие сиденья и хорошие рессоры, пассажиров изрядно подбрасывало. Тишина в экипаже казалась затишьем перед бурей. Марселина слышала стук колес по булыжной мостовой, дробь, выбиваемую дождем по крыше, и грохот своего сердца.
— А вы собирались найти фиакр, — нарушил молчание Кливдон.
Именно это она и должна была сделать. Конечно, ей пришлось бы проделать изрядный путь в темноте и под дождем, но в фиакре она по крайней мере могла подумать.
— Я была идиоткой, согласившись отправиться на бал с вами, — сказала она.
— А мне казалось, вы хорошо провели время, — удивился герцог. — По крайней мере недостатка в партнерах для танцев у вас не было.
— Совершенно верно. Все было хорошо до тех пор, пока вы не решили проявить средневековые замашки…
— Что вы имеете в виду?
— Ваше властолюбие. Прочь с дороги, плебеи. Девчонка принадлежит мне! — Она довольно похоже передразнила тон Кливдона. — Я думала, бедный месье Турнадр с испугу описается, когда вы показали ему клыки.
— У вас весьма образное воображение.
— Вы — человек большой и высокомерный. Думаю, вам хорошо известно, каким грозным вы можете быть.
— Увы, не для вас.
— Возможно, еще не все потеряно, — улыбнулась Марселина. — У таких людей, как вы, сильно развиты собственнические инстинкты. Более того, я — ваша диковина. Вы привезли меня на бал для развлечения. А я дала ясно понять всей компании, что думаю только о бизнесе, и для этой цели использовала вас.
— Но ведь все было не так, — сказал герцог. — Мы вальсировали, и всем вокруг было ясно, чем мы занимаемся, по крайней мере мысленно, хотя мы оба были полностью одеты.
— Ах, вот вы о чем, — вздохнула она. — Я так действую на каждого мужчину, с которым танцую.
— Не делайте вид, что вы остались равнодушной.
— Конечно, нет. Я никогда раньше не танцевала с герцогом. Это было самое замечательное событие в моей заурядной жизни мелкой лавочницы.
— Жаль, что сейчас не средние века, — буркнул герцог. — В этом случае я бы постарался сделать вашу заурядную жизнь еще труднее.
— Возможно, мне стоит поместить объявление, — подумала вслух Марселина. — Знатные и модные леди приглашаются на показ мод в магазин мадам Нуаро, Флит-стрит, Уэст-Чансери-лейн, чтобы увидеть совершенно новые платья и аксессуары, сделанные с таким мастерством и вкусом, что их нельзя сравнить с товарами других торговых домов. Мадам Нуаро часто подражают, но ее еще никому не удалось превзойти. И она единственная из хозяек магазинов имела честь танцевать на балу с герцогом.
Экипаж остановился.
— Мы уже приехали в отель? — спросила она. — Как быстро летит время в компании вашей светлости! — И женщина начала вставать.
— Мы еще довольно далеко от вашего отеля, мадам, — сообщил герцог. — А остановились, потому что на дороге что-то случилось. Все стоят.
Марселина потянулась к окну, желая увидеть, что произошло. Разглядеть что-нибудь, кроме стены дождя, было практически невозможно.
— Я ничего не вижу…
Она скорее почувствовала, чем заметила его движение, но герцог оказался настолько быстрым и ловким, что застал ее врасплох. Вот она привстала, стараясь разглядеть что-нибудь в окне, а уже в следующий момент его сильные руки подняли ее — легко, словно шляпную коробку — и усадили к нему на колени.
В первое мгновение Марселина была слишком потрясена, чтобы отреагировать должным образом. Но это длилось всего лишь кратчайший миг, один удар сердца. Но когда она начала вырываться, герцог уверенно положил руку ей на затылок и приблизил ее лицо к своему.
— Говоря деловым языком — а вы прибегаете к нему постоянно, — нам необходимо кое-что урегулировать. — Его голос был тихим и опасным. — Мы с вами отнюдь не закончили наши дела, мадам. Мы их даже не начинали.
— Не глупите, — проговорила Марселина дрожащим голосом. Ее сердце отчаянно колотилось, как будто она висела над пропастью.
Она сказала себе, что Кливдон — всего лишь мужчина, а мужчин она всегда понимала и умела ими манипулировать. Но легче от этого не стало.
Он был сильным и очень теплым. Его красота завораживала. Его сила и надменность волновали. В этом и заключалась проблема. Всегда сильная и уверенная, Марселина перед ним чувствовала себя слабой. Ее воля и доводы рассудка не выдерживали натиска чувств.
Сквозь одежду она ощущала тепло его тела, ее охватил жар, вызывая желания, справиться с которыми она была бессильна.
— Я не хочу вас, — солгала она. — Мне нужна только ваша…
Его жадный рот не дал ей договорить.
Его поцелуй был твердым и решительным. Много веков назад предки герцога брали то, что хотели: земли, богатства, женщин. Они говорили: «Это мое», и так и было.
Его властный рот завладел ее губами, словно утверждая свои права на нее. Поцелуй был жадным и настойчивым. И она сдалась. Ее губы открылись, чтобы принять его, почувствовать его вкус и насладиться им. Ничего подобного она уже бесконечно давно себе не позволяла. Он имел вкус тысячи грехов, и эти грехи были медово-сладкими.
Ее руки, еще недавно упиравшиеся в грудь мужчины, чтобы освободиться от его объятий, теперь обвивали его шею, безжалостно смяв шейный платок с невидимым в темноте экипажа изумрудом. Она отбросила его шляпу и запустила пальцы в густые шелковистые волосы, что ей хотелось сделать с того самого момента, как он склонился к ее руке в Итальянской опере.
