И сразу на него нахлынуло желание.
— Я не поверю ни единому слову из тех, что вы говорили, если вы этого не сделаете. — В глазах у нее появилось тревожное выражение. — Хотя… я не думаю, что вы знаете, чего хотите. Вчера вы осыпали меня нежными поцелуями и горячими ласками, а на балу вели себя так, будто мы не знакомы.
— А что мне оставалось делать? Вы были окружены поклонниками, — проговорил он голосом, охрипшим от желания.
— Вы могли бы танцевать со мной, но не пригласили ни на один танец.
Он держал ее на коленях, остро ощущая, как бунтует его жаждущая плоть.
— Если бы я пригласил вас, я захотел бы… мне было бы необходимо…
Она пробежала дорожкой быстрых поцелуев по его шее, воспламенив его кровь.
— Покажи мне, — зашептала она. — Покажи мне сейчас, чего ты хочешь.
— Я отказываюсь обесчестить вас, — нетвердым голосом проговорил он.
— Ты уже сделал это. — Пряча глаза, она развязала его галстук и стянула с шеи. — Когда мы завтра вернемся, все узнают, что мы провели ночь вместе, и уже не будет иметь никакого значения, совершили мы нечто недопустимое или нет. Так почему же нам не доставить себе радость и наслаждение?
От него не ускользнула неопровержимая логика ее аргумента. А также тот факт, что он почти конвульсивно сжимает ее талию, чтобы удержаться и не передвинуть руки выше — к нежным, деликатным округлостям ее прелестных маленьких грудей.
— Я не хочу быть вторым Недом, не хочу пользоваться твоей невинностью.
— У тебя с ним нет ничего общего! — запротестовала она, понизив голос. — Ты благородный и сильный, ты единственный мужчина, от которого я хочу научиться тому, что значит быть женщиной. — Она обеими руками обняла голову Джексона. — И если ты не поцелуешь меня сию же минуту, Джексон Пинтер, то, клянусь, я начну снимать с себя всю одежду до тех пор, пока…
Он страстно прильнул губами к ее губам, мысленно раздев ее и любуясь ее наготой. Ведь именно этого он так долго хотел — увидеть ее нагой в своей постели. В своей жизни. Ему невозможно отказаться от Селии! Она — то, чего он хотел всегда, и потому сила его сопротивления таяла от прикосновения мягких ласковых рук.
— Джексон, — прошептала она ему в самые губы. — Научи меня, что значит быть женщиной. Твоей женщиной.
— И моей женой? — пробормотал он. — Потому что если мы сделаем это сегодня ночью…
Она откинулась, чтобы лучше его видеть.
— Именно этого ты хочешь? Чтобы я стала твоей женой?
Он посмотрел ей в глаза, в них плескались тревога и неуверенность. Он не сразу осознал, о чем она спрашивает. Хочет ли он иметь своей женой богатую леди Селию, чьи высокие связи куда выше его амбиций?
Или он просто хотел бы заниматься любовью с храброй женщиной, которая умеет отлично стрелять и не будет испытывать страха за свою жизнь в дальнейшем? Которая скрыла поступки своего кузена — лишь бы уберечь свою семью от скандала — и которая вот сейчас смотрит на него такими глазами, будто именно он и есть на самом деле Ланселот для своей Джиневры?
Завтра они серьезно обсудят вопрос о браке и о том, что это будет значить для них обоих, но сейчас он отбросил все мысли об угрозах ее бабушки и свою тревогу за их будущее. Потому что он знает, что жестокие слова Неда все еще звучат в ее ушах.
Сегодня она нуждается в том, чтобы услышать нечто совсем иное.
— То, чего я хочу, — проговорил он мягко, — это ты. Только ты.
Глава 18
У Селии на глаза навернулись слезы. Она поняла: он хочет ее. Не ее приданое и не ее связи, а ее. Только ее.
И как бы подтверждая это, он прильнул к ее губам таким неистовым поцелуем, что у нее перехватило дыхание. Его рука прокралась под платье и ласкала ее груди. И Селия возликовала душой. Теперь он принадлежит ей. Он ее муж. Навсегда.
— С одной стороны, я, кажется, понимаю, почему Нед так вел себя, — пробормотал Джексон у самых губ Селии.
— Что ты имеешь в виду? — недоумевающе спросила она.
— Он полагал, что, овладев тобой физически, он приобретет полную власть над тобой, а вместо этого был отвергнут. Это и привело его в бешенство. — Он дотрагивался до ее груди так бережно и нежно — совсем не похоже на то, как это делал Нед, — что Селия особенно ясно ощутила разницу между двумя этими мужчинами. — Могу сказать, что, попадись он мне под руку, я отколотил бы его до полусмерти… О, если я когда-то и был настолько близок к раю…
— К раю? — Селия, смеясь, расстегнула его жилет. — Ты слишком поэтичен для сыщика с Боу-стрит.
— Мой дядя имел привычку говорить, что человек, не воспринимающий поэзию, лишен души. Я думал тогда, что он чуть-чуть ненормальный. Но теперь… — Не сводя с нее глаз, он закинул руку за спину Селии и принялся расстегивать пуговицы ее платья, голос у него сделался глуховатым и хриплым: — «Она идет сквозь ночь в своей сияющей красе, и путь ей освещают звезды с неба…» Это те немногие слова из одного прекрасного стихотворения, которые сохранились у меня в памяти. И они в точности подходят к тебе.
Дрожь возбуждения пробежала по ее телу.
— Байрон? Ты цитируешь лорда Байрона? — Она стянула с его плеч жилет. — Это не просто поэзия, но поэзия греховная.
Ей пришлось встать, встал и он, повернув Cелию к себе таким образом, чтобы до конца расстегнуть платье у нее на спине.
— Разве то, что мы делаем сейчас, греховно? — прошептал он. И сам себе ответил: — Нет, в самом деле, нет. Ведь я люблю тебя.
— А я была как слепая. Не понимала и не видела, что ты все время так хотел меня. — Платье упало к ее ногам, и Селия вздрогнула, — оттого, что в убогом убежище было очень холодно, и еще от предчувствия того, что сейчас должно произойти. — Знай я это, мне было бы куда проще воспринимать твои поучения.
Он умело расстегнул ее корсет.
— Возможно.
Когда корсет последовал за платьем, Селия посмотрела Джексону в лицо с озорной улыбкой и заявила:
— Хм, возможно и то, что я помучила бы тебя тогда в свое удовольствие.
— Да? — скорее выдохнул, чем произнес Джексон, оглядывая Селию с таким вожделением, что, кажется, встрепенулся каждый нерв в ее теле.
Он был так нежен, и его страсть была такой неподдельной, что Селии захотелось пококетничать, подразнить его. Она распустила завязки второй нижней юбки, сбросила ее на пол и переступила через нее.
— Например, я могла бы реже надевать на себя блузки с закрытым воротом и чаще носить платья с низким вырезом.
Дыхание его стало прерывистым, он не сводил с нее глаз, попутно расстегивая пуговицы на своей сорочке.
— Это могло бы превратиться в настоящую пытку.
— Потому что вызывало бы у тебя желание обладать мной?
