Видит Бог, выстрелы в саду выведут из себя кого угодно, даже самого крепкого человека. Если надо найти оправдание вынимающему душу истерическому припадку — стрельба во время пикника в саду подходит как нельзя лучше.
— Миледи, мысль о том, чтобы вас покинуть, причиняет мне боль. Тем не менее я не могу допустить, чтобы дети подвергались опасности. Я оставлю подробные указания относительно того, как ухаживать и обучать Марию, — то же самое насчет остальных детей. Я составила подробный план занятий для каждого из них, а также заметки об их успехах и способностях. Не следует опасаться, что новая гувернантка не сумеет следовать моим указаниям…
— Мисс Кейтс, брат моего мужа вас домогается?
Заданный в лоб вопрос застал ее врасплох. Катриона молчала целую вечность, чтобы придумать, как лучше всего ответить: лгать смысла не было, поскольку в эту самую минуту Томас Джеллико был внизу и легко мог опровергнуть ее слова, но леди Джеффри ответила за нее:
— Конечно, так и есть. Как он говорил с вами! Явно принял за другую. А потом это прискорбное происшествие на лужайке. — Ее светлость закрыла глаза, будто отгоняя воспоминания. — Боюсь, его присутствие выбивает вас из колеи. Признаюсь, меня тоже. Этого человека я не видела со дня моей свадьбы, а это было пятнадцать лет назад. Господи, пятнадцать лет! Как летит время. И вот Томас возвращается домой, и пожалуйста, в тот же самый день в нас летят пули. В высшей степени прискорбно и досадно.
Томас Джеллико не просто расстроил ее или приставал к ней. Он целовал Катриону так, что она забыла собственное имя. И сама целовала его в ответ. Закрыв глаза, она с головой бросилась в омут своей одержимой любви к этому мужчине, омут, где смешались боль и сладость. Как будто ничему не научилась! Как будто она все еще та наивная девочка, какой была в памятную ночь в окруженном высокими стенами саду дворца полковника Бальфура.
Катриона не могла без боли думать о том времени. Воспоминания так переплелись с сумятицей ее собственных чувств, что она часто задумывалась — уж не приснилось ли ей все это? Это во сне были и цвет, и аромат, и горячая пыль. Любовь и нежность, дарившие ей столько радости. Это во сне она была счастлива.
И, как будто во сне, прошла для нее та ночь в Сахаранпуре, когда ее пригласили на первый в жизни взрослый светский выезд.
О как же она тогда волновалась! Раньше Катриона никогда не бывала на светских вечерах — в Шотландии она или не думала о таких мероприятиях, или на это не хватало ни денег, ни времени. Но для лорда и леди Саммерс светские вечеринки были частью повседневной жизни. Почти каждый вечер что-то затевалось, часто — прямо в прохладных залах, под высокими сводами их резиденции. Но вплоть до той ночи на всех этих приемах и суаре Катриону вполне устраивала роль наблюдателя, когда она могла выглядывать из-за перил верхнего этажа огромного дома, где располагались детские, следить восхищенными глазами за тем, что происходило двумя этажами ниже, в просторном, залитом огнями свечей холле. Она и ее двоюродные братья и сестры разглядывали элегантных джентльменов и утонченных дам, лордов и леди в изысканных нарядах и сверкающих драгоценностях; смотрели, как они ходят, собираются в группки, беседуют. Они находились слишком высоко, и голоса гостей долетали к ним, как взволнованное журчание: приглушенный — как будто подушку набросили — звук, заполняющий обширное, звенящее эхом пространство своей энергией и торжественным блеском.
Слушать и наблюдать — этого было более чем достаточно. Она была счастлива просто видеть это действо, и не помышляла участвовать в нем сама. Ее жизнь в Сахаранпуре уже казалась волшебной сказкой, без забот и хлопот, в компании любящих двоюродных братьев и сестер. Чего же больше желать?
Но в тот вечер заботливый новоприобретенный дядя Катрионы решил, что она тоже должна получить приглашение на светский выход — на торжественный обед в доме загадочного полковника Бальфура, предыдущего резидента компании; на обед, который и давался в честь нового резидента. Лорд Саммерс настоял, и тетя Летиция позаботилась о том, чтобы Катриона была одета как следует. Она надела новое платье, сшитое британской портнихой, миссис Макэлрой, предприимчивой супругой сержанта, которая держала в своем маленьком бунгало запас новейших модных журналов — «новейших» по меркам далекой приграничной провинции — и несколько индийских женщин-швей, которые, сидя в совсем уж крошечной комнате в задней части дома, собственно, и делали всю работу.
Катриона помнила это изысканное платье так, будто лишь вчера, тщательно свернув, уложила его в дорожный саквояж. Из расшитого газа, с узкой, перехваченной атласным поясом талией и восхитительными широкими рукавами, украшенными ручной вышивкой, скромного, приличествующего дебютантке белого цвета, который миссис Макэлрой подкрасила чаем — «так больше подходит к вашей бледной, очень светлой коже».
Да, платье ей очень шло. Катриона казалась себе принцессой фей, особенно с такими широкими рукавами — точно крылья ангела!
И она помнила, как ее переполняла радостная надежда — чувство, которое она забыла за те годы, что прошли со дня смерти матери, когда ее жизнь лишилась и тепла, и беззаботной легкости. Ее томительное возбуждение — головокружительная смесь надежды и предвкушения чего-то прекрасного, порхающее в животе как стая напившихся нектара бабочек, — и принесло ее, как на крыльях, к мрачной, загадочной, побитой солнцем и ливнями двери обиталища полковника Бальфура.
Глядя снаружи, ни за что не догадаться, что увидишь за осыпающейся стеной и скрипящими деревянными воротами, а ведь там, как шептали дети-англичане, скрывается дом, полный привидений, как и положено готическим замкам. Однако за массивным порталом открывалась картина, которая явилась прямо из «Тысячи и одной ночи». Миновав внешние ворота, Катриона застыла пораженная. Они очутились в стенах древнего дворца Великих Моголов, столь прекрасного, что она преисполнилась уверенности — не иначе повернула не туда и вошла без спросу в самые двери райского сада!
Из первого дворика нужно было пройти во второй, и оба были засажены разлапистыми пальмами и лимонными деревцами, отягощенными яркими плодами. Куда ни кинь взгляд — тысяча и один ослепительный факел освещают дорожки и журчащие фонтаны. И за центральным двориком-садом, за мерцающими бассейнами и клумбами, где благоухали ночные цветы, высился павильон, состоящий из ярусов. Как на свадебном торте, этаж вырастал из предыдущего этажа, опираясь на множество колонн. Собственно, стен там и не было — проемы между резными каменными колоннами занимали разноцветные, в тон драгоценных камней, занавеси из блестящего шелка и прозрачного газа, которыми играл вечерний ветерок. В некоторых из проемов можно было видеть брошенные на пол широкие тюфяки, крытые белой хлопчатобумажной материей, с цветастыми подушками и валиками в восточном вкусе. Другие были обставлены мебелью, которая сделала бы честь гостиной герцога.
Вверху над галереей располагались музыканты, наигрывающие тихую вибрирующую мелодию без конца и начала, в такт которой немедленно забился в прихотливом танце ее пульс. В центре павильона свисавшие с потолка занавеси образовывали просторную столовую, в которой помещался обеденный стол красного дерева, такой длинный, что Катриона подумала — наверняка такого огромного стола нет даже у короля Англии в Виндзорском дворце.
